— Случай чего — вы знать не знаете, — сказал Семен. — Сам забрел. Стучал — не пустили.
— Господи, пресвятая владычица, защити и помилуй! — зашептала хозяйка.
Семен прошмыгнул в сарай.
В дверную щель он видел, как во двор ввалились казаки. Одни пошли в дом, другие направились к сараю.
Семен отступил в угол.
Едва вахмистр успел чиркнуть спичкой, как один из казаков увидел Семена.
— Ваше благородие, глядите! — закричал он.
На Семена набросились несколько человек, скрутили ему руки и потащили в избу.
— Кто таков? — стал допрашивать вахмистр.
— Форштадтский казак, — ответил Семен, — Елизар Чумаков, — назвал он заранее придуманную фамилию.
— Что делал в сарае?
— Так ничего я там не делал, — самым невинным тоном ответил Семен. — Деваться-то мне некуда. На улице ночь, куда ни постучу — не пускают. Совсем промерз. Вот и к ним стучал, говорят — проходи с богом. Я и завернул в сарай. Все ж теплей.
— В Соляной зачем приехал?
— За солью. В городе-то ведь у нас всего в натяжку, а соли и совсем нету.
— Кто тебя послал? — приступал вахмистр.
— Сам поехал, ваше благородие. Тут же она под ногами лежит, и берег у озера весь из соли. Я прошлый раз приезжал, пешней отковырнул вот этакий кус, так у меня на базаре прямо на разрыв.
— Значит, спекулянт?
— Ну, какой я спекулянт, — скромно ответил Семен. — Можно сказать, своими руками соль добываю. Для людей, можно сказать, стараюсь.
— Хорошо, если так. Завтра разберутся, кто ты есть. Шагай вперед! — прикрикнул вахмистр.
Утром его привели к полковнику Рубасову.
Семен повторил все, что ночью рассказал вахмистру.
Рубасов спокойно слушал и, когда Семен замолчал, приказал дежурному:
— Позовите сотника.
В комнату вошел Иван Рухлин.
— Он? — спросил Рубасов, кивнув на Семена.
— Он, господин полковник, Семен Маликов.
— Ну-с, голубчик, Чумаков-Маликов, с благополучным прибытием!
Глава восьмая
Кобзин возвращался с паровозоремонтного завода, где пробыл несколько дней. Завод стоял, но рабочие-паровозники взялись отремонтировать бронепоезд, брошенный белогвардейцами за негодностью.
Поначалу, когда осматривали бронепоезд, всем казалось, что оживить его невозможно. Кобзину, единственному инженеру в отряде, пришлось самому взяться за дело и немало поломать голову над тем, как из покореженного железного лома сделать боеспособный бронепоезд. Труд его не пропал даром, и уже можно было рассчитывать, что через несколько дней красногвардейцы атакуют станции, занятые белоказаками.
Представляя себе, какую сумятицу внесет у белых внезапное появление красногвардейского бронепоезда, Кобзин благодушно улыбался и не торопил трусившую мелкой рысцой лошадь. Он даже не заметил, как к нему подскакал Джангильдек Алибаев.
Отсалютовав плетью, Джангильдек спросил:
— Петр Алексеевич, ты что так долго пропадал на заводе? Все, можно сказать, соскучились...
— Друг ты мой Джангильдек, бронепоезд у нас будет, как новенький! Если хочешь, поедем завтра, посмотришь,
— С удовольствием! С большим удовольствием.
Вдруг Алибаев тронул Кобзина концом плети и, осторожно показывая вперед, спросил:
— Женщину впереди видишь? Вон та, вся в черном.
— Ну вижу.
— Знаешь, кто такая?
Кобзин внимательно посмотрел на медленно шагавшую стройную, молодую женщину.
— Нет. Не знаю!
— Так это же Ирина Стрюкова! Дочка твоего любезного хозяина. А знаешь, куда идет? К тебе идет. Да, да, к тебе...
— Делать ей у меня нечего.
— Не говори так, Петр Алексеевич, не говори, — лукаво улыбнулся Джангильдек. — Дело у нее большое. И сам увидишь, придет.
— А ты откуда знаешь, какое у нее дело?
— А я много всего знаю. Ты только послушай: мои джигиты на днях перехватили письмо от полковника Рубасова. Ей, Стрюковой, письмо, этой самой. Что ты скажешь? Ждут ее в Соляном городке...
— Ждут? — удивился Кобзин.
— Она должна организовать у них женский батальон смерти, — таинственно сообщил Алибаев. — Понимаешь?
— А где письмо?
— Осторожно заклеили и отдали по назначению. А копию сняли. Вот она к тебе, должно быть, идет.
— Идет, значит, никуда не денется, — сказал Кобзин. — Ты вот что мне скажи, Маликов вернулся?
— И сам не вернулся и вестей никаких! Разведчик он, конечно, опытный, но уж больно долго нет... Почему так?
— Не знаю. Хочу думать, что все благополучно.
Они въехали во двор, остановились у коновязи, спешились и пошли в дом.
На крыльце им встретился Обручев. Он приветливо поздоровался с Кобзиным и в немногих словах доложил, что за последние дни никаких особых событий не произошло, что охрана штаба ведется круглосуточно. Нарушений со стороны часовых не замечено.
В это время у ворот появилась Ирина. Она хотела войти во двор, но ее задержал караульный и потребовал пропуск.
Кобзин и Алибаев молча переглянулись.
— Товарищ Шестаков, если это ко мне, пропустите, — сказал Кобзин Обручеву.
— Пропустите, — издали крикнул часовому мнимый студент и пошел навстречу Ирине. — Вам кого? — безразлично глядя на нее, словно увидел впервые в жизни, спросил он.
— Мне нужно повидать комиссара Кобзина, — сказала Ирина и одними только губами прошептала: — Здравствуй, Гриша.
Обручев ответил ей чуть заметным кивком.
— Вас провести? — спросил он.
— Пожалуйста.
— Прошу за мной.
Ирина следовала за Обручевым и слегка покусывала губу. Она шла по двору, где в детстве бегала, играла; поднималась на крыльцо, с которого когда-то прыгала...
Голова ее кружилась, на глаза навертывались слезы. Ирина вошла в дом, где протекла большая часть ее жизни, но вошла, как чужой человек входит в незнакомое помещение, где никто его не ждет. Она шла по комнатам и не узнавала их. Да, это была скорее всего казарма, а не жилой дом.
Перед кабинетом Кобзина Обручев остановился.
— Пожалуйста, входите, товарищ комиссар здесь. — Он распахнул перед Ириной дверь. — К вам, Петр Алексеевич.
— Прошу! — пригласил Кобзин.
Ирина увидела за столом, на том месте, где она привыкла видеть отца, человека в кожанке, с небольшой бородой клинышком. В стороне, удобно устроившись на диване, сидел молодой киргиз. Ирина на какое-то мгновение позабыла, зачем она пришла и о чем должна говорить.
— Я вас слушаю, — сказал Кобзин.
«Так это, видимо, и есть комиссар Кобзин», — догадалась Ирина.
— Я вот по какому делу... — начала она и замолчала, озлившись на себя за то; что говорит с этим ненавистным ей красным комиссаром, словно просительница.
