Роберт хотел приказать ему снова одеться, но из горла не вырвалось ни звука, не было даже икоты. Его взгляд скользил по жилистой спине, изборожденной паутиной шрамов. Он достаточно часто видел, во что превращается спина человека после наказания плетью, но такого ужаса ему не доводилось видеть никогда. Истязания, которым подвергся Энтони, были невообразимы. На груди, ребрах и плоском животе кожа была изрыта ссадинами и клеймами, а под шеей виднелись глубокие рубцы, как от шипов вилки еретика.
Смотреть на тело мужчины было настолько больно, что Роберта скрутило. Как один человек мог причинить другому нечто подобное? И почему именно этому, несмотря на все деньги, которые он платил? Потому что он другой, не такой, как остальные? Потому что его инаковость пугает людей?
Роберт тут же осознал, что вся эта жестокость досталась бы ему, если бы Энтони не встал между ним и палачами. Ему стало дурно. Затошнило, горло словно выворачивалось наизнанку.
Флетчер подошел к нему, на ходу подхватил рубашку, набросил ее на себя. Поднял голову Роберта, подставил ему тарелку с ветчиной. Роберта стошнило прямо на поблескивавшее розовым мясо. Когда тошнота прошла, Флетчер помог ему сесть, дал ему еще один бокал вина, а затем отошел, чтобы набросить жакет.
— Я не знал этого, — прошептал Роберт. — И я никогда этого не хотел. Вы поэтому перестали посылать мне материал и отвечать на мои записки? Потому что эти варвары замучили вас до полусмерти… из-за меня?
Флетчер ничего не сказал.
— Я посылал этим людям деньги, — говорил Роберт скорее себе, чем ему. — Полмира уверяли меня, что, когда закончатся допросы, нужны лишь деньги, чтобы они оставили пленника в покое. Я не должен был верить, я должен был убедиться своими глазами. Простите меня, сэр. Прошу вас, простите меня.
— Это бесполезно, верно? — спокойно спросил Энтони.
— Просить прощения? Почему?
— Я думаю, что есть лишь два варианта. Либо человек простил и так, и тогда просить незачем. Либо не простил. И тогда тем более не стоит.
— Скажите мне, какой из этих вариантов мой? — взмолился Роберт.
И Флетчер наконец-то усмехнулся, обнажив в улыбке зубы.
— Нет, милорд.
— Вы не станете работать на меня, я правильно понял? Вы останетесь с Кэрью, чтобы отомстить мне, а я не могу вас в этом даже упрекать.
— Я не работаю на мастера Кэрью, — равнодушно ответил он.
— Нет? Но ведь вы встречались с ним…
— Мы оба командуем кораблями во флоте лорда Дадли, — произнес Флетчер. — Мастер Кэрью попросил меня помочь ему составить план, который потребовал от него король.
— Но мне вы не станете помогать снова, верно?
Энтони молчал. И лишь через некоторое время, нахмурив брови, пристально посмотрел на Роберта.
— Для вас это так важно?
«Да! Да! Да!» — хотелось крикнуть Роберту, но он запнулся.
— От этого зависит мое будущее, — признался он. — Но мне стыдно просить вас об этом после случившегося. Хотя больше всего для меня важно исправить для вас то, что с вами сделали.
— Это кажется вам омерзительным, нет? При виде моего тела вас выворачивает наизнанку.
Роберт кивнул.
— Вы знаете, что кажется омерзительным мне? От чего меня выворачивает наизнанку?
Роберт покачал головой.
— Вид моей «Мэри Роуз», — сказал Флетчер. — То, что вы с ней сделали. Мне просто немного припалили зад, и я от этого не умер. Но к моему кораблю вы пристроили палубу там, где ее быть не должно, и тем самым сломали ей хребет.
— Ведь вы говорили, что она может быть двупалубной, — пробормотал Роберт, пытаясь превозмочь шум в голове.
— Верно. Но ей нужен был хирург, а не мясник. Вы обещали мне, милорд. Вы сказали, что я должен молчать, чтобы вы могли присмотреть за моим кораблем.
— Мастер Флетчер! — воскликнул Роберт и вскочил на ноги. — Энтони. Я обещаю, что верну ее вам. Я не смогу сделать это без вашей помощи, и пройдет много времени, прежде чем я снова завоюю доверие короля. Но с вами я смогу вернуть ее и, клянусь вам жизнью своей жены, если король во второй раз позволит мне модернизировать «Мэри Роуз», я всю ответственность передам вам. Я не стану вам мешать, оставлю вас с ней наедине. Вы этого хотите больше всего на свете?
— Да.
— Значит, вы это получите. Я буду бороться за это всеми средствами, а до тех пор позвольте мне сделать для вас то, что я могу.
Если вы больше не хотите выходить в море, я скажу королю, что вы нужны мне на верфи в качестве корабела.
— Мне нравится ходить в море, — ответил Флетчер. — Большую часть я провожу в мастерской плотника, а затем, возвращаясь домой, работаю на верфи у своего друга. Никому не нужно для меня ничего делать. Но корабль нужно вытащить из воды, иначе он развалится.
Роберт кивнул.
— Я завтра же займусь этим вопросом. А вас прошу считать мою верфь в бассейне реки своей. Позади у меня тяжелые времена, но как только появятся деньги, я предоставлю в ваше распоряжение все, что вам потребуется, чтобы вы могли полностью посвятить себя своим планам.
— Вы приятный человек, милорд, — произнес Флетчер, помолчав. — Вы уверены, что хотите этого? Возможно, вы берете в дом черта.
— Я буду рад ему, — ответил Роберт. — Я попрошу вас только об одном: избегайте моей жены. Не знаю почему, но вы ей не нравитесь.
— Это не составит труда. Мне она тоже не нравится. Доброй ночи, милорд.
— Доброй ночи, — произнес Роберт. Когда Энтони уже открыл дверь, он крикнул ему вдогонку: — Я хочу, чтобы вы знали: я хотел бы обнять вас, но не делаю это лишь потому, что вам неприятно.
На мгновение ему показалось, что тот ошарашен, лицо его стало открытым и юным.
— Думаю, что могу позволить себе воспользоваться фразой моего друга, — произнес он затем. — Считайте, что я вас обнял, милорд.
И с этими словами он ушел.
На следующий день приехала Джеральдина. Она не стала спать с ним еще раз, показалась Роберту какой-то больной, плакала во сне. Лежа рядом с ней и робко гладя ее плечо, он услышал, как она отчаянно шепчет чье-то имя:
— Франческа, Франческа.
Он не знал никого с таким именем, но она выкрикивала его, словно умоляя кого-то. Если ей вскоре не станет лучше, нужно будет позвать врача. Может быть, снова нарушилось равновесие соков в организме, поскольку Джеральдина опять мерзла — как и во время болезни.
Но ощущение счастья не покинуло Роберта. Напротив. Один-единственный раз Джеральдина в отчаянии пришла к нему, позволила ему быть рядом. Вопреки обыкновению, она не ходила на банкеты и танцы, проводила большую часть времени в его покоях. Единственные люди, с которыми она говорила, были он сам и Давид, нидерландец, которого он уступил ей в услужение. Его она гоняла с поручениями по дворцу, но в остальном практически ничего не делала.
