Я прохожу, кивая паре знакомых, но не останавливаюсь. Не хочу говорить. Не хочу, чтобы снова и снова пришлось повторять: «Да, совершенно внезапная болезнь. Да, мы испробовали это средство. Да, глубочайшее потрясение. Да, принцесса безутешна. Да, какое горе, что нет ребенка».
Я стучусь во внутреннюю дверь, ее открывает леди Катерина Хантли – и смотрит на меня. Она – вдова претендента, которого казнили вместе с моим братом, и мы не питаем друг к другу большой любви; она отступает и дает мне пройти, и я миную ее, не сказав ни слова.
Королева стоит на коленях у скамеечки для молитвы, обратив лицо к золотому распятию. Глаза ее закрыты. Я опускаюсь на колени рядом, склоняю голову и молюсь, прося сил для беседы с матерью нашего принца о том, как мы его потеряли.
Королева вздыхает и смотрит на меня.
– Я ждала вас, – тихо произносит она.
Я беру ее за руки.
– Я не найду слов, чтобы сказать, как скорблю.
– Знаю.
Мы стоим на коленях, взявшись за руки, и молчим, словно слова не нужны.
– А что принцесса?
– Все молчит. Все горюет.
– Нет вероятности, что она носит дитя?
– Говорит, что нет.
Королева кивает, словно и не надеялась, что внук заменит ей потерянного сына.
– Мы сделали все… – начинаю я.
Она мягко кладет руку мне на плечо.
– Я знаю, что вы заботились о нем, как заботились бы о своих детях, – говорит она. – Я знаю, вы любили его с тех пор, как он был младенцем. Он был настоящим принцем из Йорков, нашей Белой Розой.
– У нас еще есть Гарри, – говорю я.
– Да.
Она опирается на мое плечо и встает.
– Но Гарри не растили принцем Уэльским или королем. Боюсь, я его избаловала. Он капризен и тщеславен.
Я так поражена, что она говорит дурное о своем ненаглядном сыне, что на мгновение не нахожусь с ответом.
– Он научится… – бормочу я. – Вырастет.
– Ему никогда не стать вторым принцем Артуром, – произносит она, словно измеряя глубину своей утраты. – Артур был сыном, которого я вырастила для Англии.
Но, как бы то ни было, – продолжает она, – слава Господу, я думаю, что снова ношу дитя.
– В самом деле?
– Пока еще рано, но я молюсь об этом. Будет такое утешение, правда? Еще один мальчик?
Ей тридцать шесть, стара для родов.
– Это было бы замечательно, – отвечаю я, силясь улыбнуться. – Господь благоволит к Тюдорам, милость после жертвы.
Я иду с ней к окну, и мы смотрим на озаренный солнцем сад и на игроков в шары на лужайке внизу.
– Он был таким прекрасным мальчиком, он появился в самом начале нашего брака, как благословение. И такой счастливый был малыш, помните, Маргарет?
– Помню, – коротко отвечаю я.
Я не стану ей рассказывать о своей печали: я чувствую, что столько забыла, что годы просто просочились сквозь мои пальцы, словно и не было ничего, кроме солнечных пустых дней. Он был таким счастливым мальчиком, а счастье не запоминается.
Королева не всхлипывает, хотя все время утирает тыльной стороной ладони слезы, бегущие по щекам.
– Король пошлет Гарри в Ладлоу? – спрашиваю я.
Если моему мужу предстоит стать опекуном еще одного принца, мне тоже придется о нем заботиться, а я не думаю, что смогу видеть на месте принца Артура другого мальчика, пусть даже Гарри.
Она качает головой.
– Миледи запрещает, – говорит она. – Хочет, чтобы он остался с нами, при дворе, его станут обучать и готовить к новому призванию у нее на глазах, под нашим постоянным присмотром.
– А вдовствующая принцесса?
– Вернется домой, в Испанию, полагаю. Здесь у нее ничего больше нет.
– Ничего, бедное она дитя, – соглашаюсь я, думая о бледной девочке в огромном дворце.
Я навещаю принцессу Катерину, прежде чем ехать домой в замок Стоуртон. Она еще слишком молода, чтобы жить одной, в обществе лишь своей строгой дуэньи и придворных дам, духовника и слуг в красивом дворце с обширными садами, террасами спускающимися к реке. Лучше бы, думаю я, ее поселили в покоях королевы при дворе, чем оставлять тут, жить своим домом.
За месяцы траура она стала еще прекраснее, ее бледная кожа, оттененная медными волосами, светится. Она похудела, и от этого ее голубые глаза на личике сердечком выглядят больше.
– Я пришла попрощаться, – нарочито радостно говорю я. – Я возвращаюсь домой, в Стоуртон, и полагаю, что вы скоро отправитесь обратно в Испанию.
Принцесса оглядывается, словно хочет убедиться, что нас не подслушивают; но ее дамы стоят далеко, а дока Эльвира не говорит по-английски.
– Нет, я не вернусь домой, – произносит она с тихой решимостью.
Я жду объяснений.
Скорбное лицо принцессы озаряется быстрой лукавой улыбкой.
– Не вернусь, – повторяет она. – И не надо так на меня смотреть. Я не уеду.
– Но у вас здесь ничего больше нет, – напоминаю я.
Она берет меня под руку, чтобы говорить как можно тише, и мы идем по галерее, прочь от придворных дам; подошвы наших туфель стучат по деревянному полу, заглушая звук слов.
– Нет, вы ошибаетесь. У меня здесь кое-что осталось. Я дала Артуру, когда он лежал на смертном одре, обещание служить Англии так, как должна по рождению и воспитанию, – тихо говорит она. – Вы сами, сами слышали, как он сказал: «Обещай мне, любимая». Это были последние слова, что он мне сказал. Я сдержу обещание.
– Вы не можете остаться.
– Могу, и очень просто. Если я выйду замуж за принца Уэльского, я снова стану принцессой Уэльской.
Я пораженно умолкаю, потом слышу свой голос.
– Но вы же не хотите выйти замуж за принца Гарри.
Я говорю об очевидных вещах.
– Я должна.
– Это вы и обещали принцу Артуру?
Она кивает.
– Он не мог иметь в виду, что вы должны выйти замуж за его младшего брата.
– Так и было. Он знал, что только так я смогу стать принцессой Уэльской и королевой Англии, а у нас с ним было множество планов, мы о многом договорились. Он знал, что власть Тюдоров над Англией не такая, как была у Йорков. Он хотел быть королем из обоих домов. Хотел править справедливо и сострадательно. Хотел заслужить уважение народа, никого не принуждая. Мы строили планы. Когда он понял, что умирает, он все равно хотел, чтобы я сделала то, что мы наметили, – пусть сам он уже не сможет. Я стану наставницей Гарри и научу его. Я сделаю его хорошим королем.
– У принца Гарри множество достоинств, – я стараюсь выбирать слова. – Но он не тот принц, которого мы потеряли, и никогда не будет им. Он обаятелен, полон жизни, он смел, как львенок, и готов служить своей семье и стране…
Я запинаюсь.
– Но он как эмаль, дорогая моя. Его поверхность блестит и сверкает; но он – не чистое золото. Он не такой, как Артур – тот был настоящим, на всю глубину.
– Пусть так, я выйду за него. Я сделаю его лучше.
– Ваша Светлость, дорогая моя, его отец станет искать для него лучшую партию, еще одну принцессу. А ваши родители будут искать новый брак для вас.
– Так решим две задачи одним ответом. К тому же так королю не придется выплачивать мне вдовье содержание. Ему это придется по душе. И он получит оставшуюся часть моего приданого. Это ему тоже придется по душе. Он также сохранит союз с Испанией, а ведь он этого так хотел, что…
Она осекается.
– Так хотел, что убил ради этого моего брата, – тихо договариваю за нее я. – Да, я знаю. Но вы больше не испанская инфанта. Вы были замужем. Это не одно и то же.
Она краснеет.
– Все будет так же. Я сделаю так, что все будет так же. Скажу, что я девственница, что брак не был завершен.
Я ахаю.
– Ваша Светлость, никто вам в жизни не поверит…
– Но никто и не спросит! – заявляет она. – Кто посмеет бросить мне вызов? Если я такое говорю, значит, так и есть. И вы встанете на мою сторону, правда, леди Маргарет? Потому что я делаю это ради Артура, а вы ведь любили его, как и я? Если вы не станете отрицать то, что я скажу, никто не усомнится. Все захотят верить, что я могу выйти за Гарри, никто не будет расспрашивать слуг и сплетничать с приближенными. Ни одна из моих дам не ответит на вопрос английского шпиона. Если вы ничего не скажете, то никто не скажет.
