— Вот и еще один шажок на пути к Розе Пиетийской и Пиетийскому огню.
Мариэтта с улыбкой взглянула на подругу. Да, в последнее время их приглашали спеть какое-нибудь соло чаще других девушек, исключая, конечно, Адрианну. Сам хормейстер лично регулярно репетировал с ними.
Гром аплодисментов встретил музыкантов и хор, когда они шествовали по залу. Фасады галерей, где он расположился, были затянуты зеленым бархатом, украшенным плетеным серебряным орнаментом, а там, где стояла каждая девушка, по обычаю горела свеча в высоком подсвечнике. Музыканты уже располагались на ярусах подиума внизу. Огромные люстры, подвешенные к золоченому потолку, сияли сотнями свечей, и их мерцание трепетными бликами озаряло затейливых форм маски на лицах и роскошные вечерние туалеты публики. Одуряющая смесь ароматов исходила от гостей, как от мужчин, так и от женщин — мускуса, вербены, лаванды, жасмина. Мариэтте еще ни разу не доводилось бывать ни в одной парфюмерной лавке, но теперь она уже могла представить себе ее запах.
С появлением Адрианны аплодисменты стали еще громче, так же тепло был встречен публикой и сам хормейстер, когда он вставал на подиум. Поклоном выразив публике свою признательность, он обвел придирчивым взором хор и оркестр, поднимая палочку. Оркестр заиграл мажорные первые такты «Времен года» Вивальди. Мариэтта, которой посчастливилось держать в руках подлинную партитуру, написанную рукой самого пастора и композитора, знала ее наизусть, каждую ноту. Казалось, музыка проникала ей в кровь, заставляя ее бежать быстрее по жилам. Она оглядела лица гостей, сегодня появившихся без масок. В первом ряду справа сидел импозантного вида молодой человек в наряде из светлого шелка и серебристого атласа. Можно было лишь догадываться, каких хлопот его вьющиеся, соломенные волосы доставили трудившемуся над укладкой парикмахеру, прежде чем ему удалось при помощи помады уложить их в локоны над ушами, как того требовала мода, и зачесать их на затылок, чтобы там завязать пышным бантом. В нем угадывалась какая-то странная притягательность, хотя красавцем его назвать было нельзя, а его хитровато прищуренные глаза придавали ему самоуверенный вид не знавшего поражений обольстителя. Быстрая улыбка, которой он время от времени одаривал ту, что сидела рядом, неизменно производила нужный эффект — стоило ему лишь повернуть голову, как женщина, словно влекомая магнитом, тут же наклонялась, жеманно прикрывая рот веером и что-то шепча.
Мариэтта решила, что он именно тот тип мужчины, с которым женщина должна быть настороже. Ее взгляд продолжал блуждать по публике. Вот какая-то женщина сняла маску, и Мариэтта пыталась угадать, кто она. Красавица сидела, поигрывая выточенной из слоновой кости ручкой маски. Кольца с огромными рубинами на ее пальцах и роскошнейшее платье на первый взгляд заставляли предположить, что ее происхождение терялось где-то в заоблачных высотах, впрочем, не исключалось и то, что она — всего лишь содержанка какого-нибудь крупного аристократа. Через несколько кресел от нее дородный, апоплексического вида мужчина уже начинал клевать носом. Понятно, его приходу сюда предшествовал чересчур плотный ужин и обильные возлияния. Но все же как от такой чудесной музыки может клонить ко сну?
Время от времени в глубине зала массивные резные двери открывались, впуская очередного припозднившегося на концерт гостя. Во время концерта одетый в золотую ливрею лакей, не объявлял имена прибывших во всеуслышание, а лишь сопровождал их к какому-нибудь оставшемуся незанятым креслу. Последняя пара привлекла внимание Мариэтты. Очень изящная, небольшого роста дама, в полумаске, расшитой розовым жемчугом, и кринолине в тон жемчугу двигалась и жестикулировала с такой грациозностью, что напоминала миниатюрную фарфоровую статуэтку. Сопровождавший ее высокий — выше шести футов — и широкоплечий кавалер, одетый в светло-серый шелк, держался очень прямо. При его виде Мариэтта словно оцепенела — она увидела позолоченную маску, показавшуюся ей до боли знакомой.
Разум говорил, что вряд ли это та, которую она видела в мастерской матери много лет назад. С тех пор как она оказалась в Венеции, ей не раз приходилось видеть похожие, но в этой было нечто такое, что задевало какую-то струну в ее душе. Скрытый под маской человек чрезвычайно предупредительно обращался со своей дамой, лакей вел их к двум свободным креслам, стоявшим чуть поодаль слева, но втором ряду. Хоть этот человек и находился довольно далеко, в его виде было что-то такое, что не позволяло Мариэтте отвести от него взор. Она чувствовала пробуждение каких-то неясных воспоминаний, но каких именно, она не могла понять. Блондин это или брюнет — угадать невозможно, потому что его голову закрывал напудренный парик с локонами над ушами, перевязанный на затылке черным бантом, впрочем как почти у каждого из присутствовавших мужчин. Очаровательная женственность его спутницы необычайно подчеркивала его мужественный вид, и оба составляли прекрасную пару.
Оркестр заиграл аллегро — «Лето», и Мариэтту отвлекло от созерцания вновь прибывшей пары нечто очень странное — публика перестала слушать музыку. Появление мужчины в позолоченной маске и его дамы произвело эффект камня, внезапно брошенного в тихий пруд. Все сидящие беспокойно ерзали в креслах, вертели головами и что-то бормотали друг другу. Певшая сопрано Фаустина, стоявшая рядом с Мариэттой, возбужденно шептала ей, по-прежнему глядя перед собой.
— Торризи в том же зале, что и Челано! Вот это да! Ужас! Что сейчас будет?
Не прошло и полминуты, как реакция зала добралась до первого ряда, когда подошла пара, вызвавшая здесь такой переполох. Но усесться они не успели. Громкий ропот с другого конца ряда прозвучал как предупреждение. Со стуком опрокинулось отброшенное кресло, и тот самый молодой человек, которого Мариэтта посчитала обольстителем, вскочил и сделал несколько шагов по направлению к ним. Его рука потянулась к золоченой рукояти шпаги, весь вид недвусмысленно говорил о том, что его намерения весьма серьезны. Мариэтту, наблюдавшую разыгрывавшуюся перед ней сцену с широко раскрытыми от удивления глазами, внезапно осенило, что ей уже приходилось однажды слышать о кровавой вендетте, это было на барже Изеппо, когда они направлялись в Венецию. Сцена напомнила ей немое представление под аккомпанемент оркестра Оспедале делла Пиета. Женщина испуганно прижалась к своему спутнику в золотой маске, он замер лишь на мгновение, потом невозмутимо проводил ее к креслу, ни на секунду не спуская глаз со своего врага.
Охваченная любопытством Мариэтта нарушила строжайшее правило хора — она повернулась к Фаустине и прошептала:
