Ознакомительная версия.
АЛЬБОВО ЗЁРНЫШКО
Доплыли до юга Британии, пришли в Плимут.
– Тут уже не так далеко, – сказал Альба. – Можно и не покупать подорожную, а добраться за скромную плату на попутных обозах. Но я – в погоне, мне лошадь нужна. Вам же – тем более. Так что, Бэн, вынимай-ка монетки…
Купить лошадей в Плимуте – пустяковое дело. Но Альба потратил часа полтора, выбирая их на свой привередливый вкус.
– Да-да, – твердил он Бэнсону, молчаливо топающему за ним с мальчиком на руках, – теряем время, знаю. Но дело стоит того.
Наконец, он выбрал двух кобыл и одного жеребца, самых лучших. Молодых, здоровых, горячих. Сумму за них заломили такую, что Носорог только крякнул.
– Не торгуемся, Бэн, – ободряюще проговорил Альба. – Не торгуемся, платим.
И только когда осталась позади городская застава, а значит, и все посторонние уши, он уведомил спутника:
– Там, куда мы едем, Бэн, денег будет больше, чем в сундуке сэра Коривля, поверь. И взять сможешь столько, сколько унесёшь.
– А куда мы едем, Альба? – спросил недоверчиво Бэнсон.
– В тайное логово Регента.
– Что-что?! Того самого? Ци из Мадраса?
– Да, того. Пришло для этого время. Славно, что ключик со мной.
– Ты, когда снёс ему голову, какой-то ключик поднял.
– Именно тот ключик. Хороший глаз у тебя и хорошая память. И прекрасное качество – становиться застенчивым в обществе незнакомых людей. Когда мы приедем на место, – что бы ты ни увидел, что б ни услышал, – молчи. Изображай немого. Избежишь ненужных вопросов. А уж вопросы там будут, ровно как и мушкетные стволы у затылков. Заметишь неладное – не предпринимай ничего. Тогда всё будет как надо.
Проезжая крупную деревню, Альба вдруг свернул с дороги.
– Мы почти на месте, – сообщил он. – До имения, в которое едем, меньше часа пешком. Лошадей нужно пристроить. Прекрасные кони.
Он спешился, перебросил повод Бэнсону и пошёл вдоль дворов, заглядывая в каждый молча и быстро. Добравшись до одного достаточно справного дома, остановился. Хозяин, с глуповатым, равнодушным лицом, стоял посреди двора, смотрел на всадников из-под ладони. Рядом стояли двое сыновей, подростки. Третий, маленький, быстро выполз через раскрытую дверь, сел на крыльце.
– Староста где? – без лишних вступлений проговорил Альба.
Хозяин молча показал рукой.
– Сына пошли. Пусть позовёт.
Старший проворно улепетнул. Мастер поманил Бэнсона заехать и, пока ослабляли подпруги, тихо сказал:
– Рожу носит такую глупую, что ни с каким делом не хочется подходить. Во дворе между тем устроено всё смекалисто, со старанием. Наш человек.
– Что, ты его знаешь?
– Впервые вижу. Просто хочу здесь зёрнышко посадить.
Какое, однако, не пояснил.
Прибежал сын, сказал, отдышавшись, что староста сейчас будет. Альба и его, и отца отвёл в сторону.
– Слушайте, люди, – сказал просто и добро. – Однажды мне сделали подарок. Очень большой. Условие только поставили: когда устрою себе жизнь без нужды, такой же подарок сделаю кому-то ещё. Незнакомому, первому встречному. Возьми, хозяин, трёх лошадей. Они будут твои. Кобылы принесут жеребят – тоже будут твои. Хочешь – сдавай в работу, хочешь – на ярмарке продавай. Сыновей вырасти, обучи грамоте. Тебя словом не связываю, а вот старший сын, когда вырастет, пусть точно так же подарок вернёт. Когда сам заживёт без нужды. Ты ведь коттер, земли не имеешь?
Хозяин, ошеломлённо моргая, кивнул.
– С пастбищем дело решим. Ещё одна просьба: о том, что лошади ваши, пусть никто больше не знает. Ни жена, ни друг, ни родственник. Иначе беды не миновать, уж поверьте. Сумеете? Мужчина, – Альба посмотрел на подростка, – должен научиться такому терпению, чтобы любую тайну в себе носить и хранить, как бы она там, внутри, не щекотала.
Он подозвал Бэнсона. Спросил на ухо:
– Ты деньги переложил в мешок или опять пояс распарывать надо?
– Переложил.
– Хорошо. Достань шесть фунтов.
Взял деньги, скрытно, тая золото в горсти, вложил его в руку хозяина.
– На содержание лошадей, на три года. Сам ты, как вижу, не голодаешь, так что лишнего не даю, чтоб не ввести в искушение. Что ж, всё понятно?
Отец и сын, переглянувшись, согласно кивнули. Монеты скрылись в одежде, даже не звякнув. Отец подошёл к лошадям, сын побежал за водой. Послышался деревянный стук вёдер.
Поспешным шагом приблизился староста.
– Здравствуй, добрый человек, – Альба не дал ему раскрыть рта. – Прими привет от нашего монастыря. – И, повернувшись к Бэнсону, запустил руку в мешочек.
На неуверенно вытянутую ладонь старосты лёг столбик монет. Глаза у него расширились.
– Коней мы разводим, – медленно, нараспев, принялся рассказывать Альба. – А когда кобылы год за годом кроются жеребцами из своего же табуна – это не хорошо. Потомство слабое. И настоятель наш отправил помалу голов в дальние земли. У вас здесь и воздух хорош, и трава. Так ты этого вот человека от работ и налогов освободи, пусть на благо церкви поработает. Жеребят пусть растит, мы за ними присылать будем. Ну и, конечно, тебе будем передавать приветы. Это возможно?
Староста закивал, набрал воздуха в грудь, готовясь заговорить, но мастер взял его за локоть:
– Вот и прекрасно, сын мой, вот и прекрасно. Пойдём-ка, бумаги, какие следует, подпишем…
Из селения Альба и Бэнсон вышли под вечер.
Недалеко отшагали, и вот появилась пустая земля с охранными вешками: частная собственность. Альба смело шагнул в высокие травы и, приминая их, двинулся напрямик к вершине большого холма. Бэнсон шёл рядом. На плече у него, лёжа на животе, спал Симеон. Макушка его упиралась Бэнсону в шею, ручки свисали на спину и грудь, а ножки свешивались по сторонам Бэнсоновой могучей руки, которую он поднял, положив широкую, как лопата, ладонь, на худенькую, тёплую спинку. Шёл плавно, придерживая безмятежно почивающего человечка.
Перевалили через макушку холма. Внизу открылись белеющие тёсаным камнем постройки. Усадьба. Стены надёжные, прочные. На одной из них, если вглядеться, чёрный штришок человека. Не зря он там, очевидно. Из-за угла выметнулся всадник, выправился ровненько на идущих. Погнал коня влёт. Так разогнался, что не сумел сдержать, успел только, дёрнув узду, увести на сторону. Промчался мимо. Вернулся, зло заорал:
– Кто травы здесь топчет? Кто такие?
Симеон сонно вскинул голову. Бэнсон отчётливей прижал его ладонью к плечу. Альба, завесив лицо капюшоном, шёл, как шёл. Всадник, не дождавшись ответа, выругался изумлённо, поднял плеть, послал лошадь к монаху, гибко выгнул тело для злого удара. Монах вдруг шагнул в сторону, мягко и быстро. Прыгнул спиной назад, развернулся, оставив в добром ярде, в стороне от себя, свистящий удар. Поймал уходящую лошадь за уздцы, дёрнул вбок и назад. Она толчком занесла круп, так, что всадник едва не вылетел из седла, всхрапнула, обнажив жёлтые крупные зубы. А мастер, не выпуская из руки узды, прыгнул и второй рукой ухватил её за хвост. И, прогнувшись спиной назад, дёрнул на себя одновременно и хвост и узду. Лошадь пошла боком, вразножку, а монах, мимолётно приблизив лицо к горячим её, чёрным ноздрям, коротко и утробно простонал по-волчьи, и узду вверх подёрнул. Лошадь, всё ещё вразножку занося круп, вскинулась на дыбы. И вот здесь уже коричневый человек, подхватив дальнее от себя переднее копыто, дёрнул его к себе и, подпрыгнув, плечом, всем телом, толкнул лошадь в бок, ударив в то место, что перед коленом у всадника. Бэнсон, расширив глаза и приоткрыв в изумлении рот, наблюдал, как лошадь, подвернувшись в воздухе набок, всей тушей валится наземь. Судорожно взбрыкивая, на четвереньках, отскакивал от неё, оглядываясь, – чтобы не придавила, – выпрыгнувший из седла всадник.
Ознакомительная версия.
