Жанна была очарована.
Исаак подал ей нож, чтобы отрезать нижнюю часть ножки, долил вина и подал пример: впился зубами в мясо.
Жанна принялась за свою порцию.
— Я бы оставила половину на завтра, — сказала она. Исаак рассмеялся.
— Ешь сейчас, пока не забрали, — сказал он. Она принялась за третий стакан вина. Боже, до чего вкусно!
В качестве освежающей закуски трактирщик подал им сливы в масле и уксусе.
— Отчего ты так добр ко мне? — спросила Жанна Исаака.
— Ты думаешь, для этого нужна причина? Этим вопросом она никогда не задавалась!
— А может быть, я вовсе и не добр, — сказал Исаак. — Как знать, не потому ли ты здесь, что просто мне нравишься?
Жанна удивилась и даже перестала жевать.
— А я ведь нравлюсь тебе? — спросил Исаак.
— Да. Твои глаза. Твой голос. Твоя доброта.
— Ты хочешь сказать, что мое удовольствие доставляет тебе удовольствие? — сказал он, смеясь.
Не понимая толком, в чем дело, Жанна тоже расхохоталась.
Она доела мясо и посмотрела на две косточки в своей миске.
— Что это значит — «Пражанин»?
— Что я из Праги.
— Это такой город?
— Далеко отсюда. Очень далеко. В Богемии.
— Он красивый?
— Очень красивый.
— Такой же, как Париж?
Он рассмеялся:
— Да, такой же красивый.
— Там тоже есть король?
— Да. Фридрих Третий.
— У тебя нет никакого другого имени? Только Исаак?
— Нет, отчего же. Есть. Штерн.
— Штерн, — повторила за ним Жанна.
— По-немецки это значит «звезда».
— Ты немец?
— Нет, — ответил мужчина, по-прежнему смеясь. — Я из Богемии. Я еврей.
Про евреев она слыхала однажды от отца Годфруа. В незапамятные времена евреи распяли Иисуса. Но в самом Ла-Кудрэ евреев никто никогда не видел. Для отца Годфруа евреи были худшими из рода человеческого, а вот Жанне вовсе не показалось, что Исаак достоин лишь ненависти. Совсем наоборот. Она вздохнула. Тяжело, когда приходится все время в чем-то разбираться. Больно уж много всего на свете надо узнать и понять. Жанна откинула голову. Она захмелела, и ей было хорошо.
— Где ты собралась провести ночь?
— Не знаю. В конюшне.
— У меня есть флигелек. Там потеплее, чем в дырявой конюшне.
Точь-в-точь как днем, Жанна почувствовала волнение. Но ведь флигелек и вправду лучше конюшни…
Исаак расплатился. Жанна наблюдала, как серебряные монетки ложатся на деревянную столешницу. Потом они встали и прошли сквозь толпу гуляк, которые с каждой минутой гомонили все громче. Двор все так же поливал дождь и продувал ветер. Сделав пару шагов, они оказались в том помещении, что Исаак называл «флигельком». На деле это была просторная комната. В очаге пылал огонь. На сундуке Жанна увидела зеркальце. Она не решалась даже смотреть на него. Ее сердце могло не выдержать. Жанна едва стояла на ногах от усталости и хмеля. Она поняла, что зеркало больше не имеет для нее значения. Оно свою роль сыграло. Оно открыло ей ее лицо. Жанна смотрела на тюфяк, мечтая лишь об одном — улечься.
— Ложись, — сказал ей Исаак. — Тебе надо поспать.
Вот уж верно. С самого… короче, за эти пять дней она спала всего одну ночь в сарае в Фалезе. Жанна сбросила башмаки и улеглась. Господи, тут в изголовье даже была подушка, а на тюфяке простыня! Спустя мгновение она уже спала.
Было еще темно, когда она проснулась от непонятного и не испытанного доселе чувства наслаждения во всем теле.
Правую грудь ласкали чьи-то губы. На левой лежала рука.
— О! — простонала она, выгибаясь.
Никогда в жизни она не ощущала ничего более сладостного. Груди ее напряглись. Она подставила их жадным губам. Загадочные губы коснулись левого соска и стали его сосать.
— О! — повторила она громче.
Что это, сон?
«Исаак!» — вдруг осенило ее, она протянула руку и нащупала голову с шелковистыми волосами. Рука скользнула по затылку. Ниже. У него теплая и гладкая кожа. Голое плечо.
Жанна села, стянула рубаху и сорочку, потом снова легла и отдалась удовольствию.
Оно все полнее овладевало ее телом.
— Исаак, — прошептала она.
Его рука гладила ее бедра, живот и руки, потом спустилась ниже, скользнула по правой ягодице.
Жанна притянула его тело к себе, прижала и заключила в объятья. Она обнимала его с такой страстью, какой и не подозревала в себе. Она сжала руками его голову, и он, не ожидавший такого бурного порыва, обнял ее еще крепче.
— Что это? — спросила она, удивленная тем, что неведомая часть тела Исаака уперлась ей в живот.
— Это всего лишь я, — усмехнулся Исаак.
Ей уже приходилось видеть эту часть тела мужчины, когда братик ее, Дени, умывался, спал голым подле нее. Между тем ей бы и в голову не пришло, что она может быть такой большой. Она потрогала член Исаака, погладила его. Вдруг Исаак опустился ниже, стянул с Жанны штаны и стал целовать низ ее живота.
— О! — простонала она, задыхаясь и выгибаясь еще сильнее.
Исаак ласкал Жанну языком и руками, словно пробуя ее на вкус.
Его член, который она едва видела в темноте, был совсем близко от ее губ.
Жанна чувствовала, что близится развязка драмы. Она только не знала, какой она будет. Скоро она просто не выдержит того напряжения, которое ощущала в каждой клеточке своего тела.
Исаак раздел ее полностью, и она подставила губы плоти, дарившей ей это безумие. Она поняла, что отдает долг наслаждения, которым сама охвачена, но не смогла длить его столько, сколько бы ей хотелось. Развязка неумолимо приближалась, и Жанна словно лишалась разума. Ласкавший ее язык Исаака доводил ее до исступления. Она вытянула ноги и замерла.
Случившееся дальше было подобно удару грома. Жанна взвыла и сжала плоть Исаака. Мозг ее плавился, по телу прошли судороги. Исаак не желал умерить свой пыл. Жанна глухо вскрикнула и стиснула его плоть. Она извергла из себя семя. Жанна положила руку на бедро Исаака, чувствуя, что нечто похожее случилось и с ней.
Водовороты ночи успокоились, она превратилась в темное озеро, в котором отражались лишь звезды.
Жанну вдруг охватило неведомое ей прежде чувство освобождения. Исаак опустился на ее подушку. Она сжала его в объятьях и стала искать его губы. Как сможет она оторваться от них?
— Исаак?
Он покрыл ее лицо поцелуями.
— Исаак.
Мир вокруг, казалось, родился заново. На соседней колокольне зазвонили. Жанна очнулась от сна. Исаак встал, пошевелил кочергой угли и зажег свечу.
— Вставай, Жанна, одевайся и уходи, пока никто не видит.
Она поглядела на обнаженное тело любимого, изумившее ее белизной кожи, села на кровати и спросила:
