Собачки тут же, без окрика, унялись и запрыгали вокруг нас уже вполне дружелюбно. Хорошие такие собачки, зубастенькие. Свартхёвди Медвежонок с ними на кабана ходил. Без проблем.
Из дома высыпали трэли. Засуетились вокруг лошадок.
Льот бросил вожжи, соскочил с саней, поклонился хозяйке. С достоинством. Свободный человек как-никак.
— Пожалуйте в дом! — гостеприимно предложила Рунгерд.
— Погоди, ясноглазая. У меня для тебя подарочек.
— О? — Все женщины, даже колдуньи, весьма любопытны. А уж если речь идет о подарке…
— Не знаю уж, понравится тебе иль нет… — проговорил я, подходя к саням. — Жениха тебе привез.
И не дожидаясь ответной реплики, скинул с саней медвежью шкуру.
На дне саней, качественно упакованные, рядком (если не сказать — кучкой), жмурясь от солнышка, возлежали трое агрессоров. Четвертого, раненного в ногу, я брать с собой не стал. Еще помрет по пути.
Удивил я свою подружку-волшебницу. Изрядно удивил. Но она умеет владеть собой.
— И кого из них ты прочишь мне в женихи?
— Я — никого. Но вот этот, — я легонько тронул древком копья скрежетнувшего зубами от злости Хегина, — козлик бородатенький назвался твоим будущим мужем.
Рунгерд наклонилась над Хегином Брунисовичем. Глаза ее сузились, губки изогнулись в иронической улыбке:
— Что-то я не припомню, чтобы принимала от тебя свадебные дары, Брунисон.
«Женишок» не ответил, только щурился и сопел в две дырочки. Неудивительно. Ротик-то я ему еще перед отъездом заткнул.
— Ишь ты как! — Я удивленно поцокал языком. — Соврал, значит, соседушка. Вот уж не думал, что такой уважаемый человек — и соврет. Представь, госпожа, ворвался ко мне в дом, с людьми оружными, мечом меня рубить взялся. И всё — от пылкой к тебе любви. Я, вообще-то, разбойников не милую, но, поскольку влюблен человек — пожалел, не убил. Уж я-то его понимаю! — Я одарил мою красавицу многозначительным взглядом. — Хотя, с другой стороны — умереть из-за любимой женщины… Это достойно висы.
А красавица выпятила губку и процедила презрительно:
— Не в меня он влюблен, Ульф Вогенсон,[6] а в мой одаль, — и трэлям: — Развяжите их, дайте им лыжи, и пусть убираются.
— Не так быстро, — возразил я. — Всё-таки их было четверо, прекрасная дочь Ормульфа. Третий у меня в усадьбе остался. Да и напали внезапно. Пришлось попортить им кожу. Не уверен, что все они смогут…
— Ха! Ну и зверя ты добыл, братишка!
Вот приятная неожиданность! Откинув дверной полог, во двор выбрался Свартхёвди Медвежонок.
— Никак сам Хегин Полбочки! А не нацедить ли нам из него ведерко-другое ворвани? — И заржал, как конь.
Уже развязанный Хегин глянул на него, как помоечный кот — на волкодава, и кое-как, с помощью мальчишки-тинейджера, уселся на край саней. Вид у «жениха» был небодрый. Крови потерял изрядно. Да и рану я ему нанес весьма болезненную. Третий нападавший, хоть и поднялся сам, но тоже выглядел неважно. Судя по косящим глазкам и тому, что он мне перед отъездом весь двор заблевал, — сотрясение мозга средней тяжести. Нехило ему начальник по башке приложил.
— Ведите их в дом, — распорядилась Рунгерд. — И дайте горячего молока. Позже я займусь ими, а пока хочу выслушать историю с самого начала.
— Правильно говоришь, матушка! — одобрил Свартхёвди. — Хэй, Скиди! — и подмигнул тинейджеру. — Им — молока, а нам — пива. Хорошая история под хорошее пиво звучит намного приятнее.
Право изложить события я уступил Льоту. Язык у него подвешен недурно. Кроме того, он, как коренной местный житель, уж точно не скажет ничего лишнего. Тут ведь — как в суде. Всё, что вы скажете, может быть использовано…
Угадал я лишь частично. Лишнего Льот наговорил много. Но — исключительно о моих подвигах.
Ей-богу, если бы я сам там не присутствовал, ни за что не поверил бы, что это — обо мне. По сути — всё верно, по фактам — тоже. А вот по сравнениям и эпитетам.
Я не возражал. В доме присутствовали две женщины, к мнению коих о себе я весьма неравнодушен. А им описание моих геройств, похоже, понравилось.
— Так ли всё было? — строго спросила Рунгерд, когда Льот умолк.
Хегину очень хотелось объявить сказанное враньем и послать нас всех подальше. Но сила была не на его стороне, а Рунгерд… Она ведь колдунья. Следовательно, по глубокому и небезосновательному мнению народа, ложь чует.
Так что сын Бруни с забавным прозвищем Полбочки лишь нехотя кивнул.
— Ты везунчик, Полбочки! — заявил Свартхёвди, человек простой и потому частенько обидный в речах — как пинок под зад. — Но ты — дурак! Какой же Ульф чужак, если он из нашего хирда!
— Хирда Хрёрека Сокола? — Судя по роже Хегина, он этого не знал.
Вот и мне урок: обозвался бы кто я есть и с кем хожу под одним парусом, глядишь, и без драки бы обошлось.
— И ты, я думаю, не просто дурак, Полбочки! — добивал униженного бонда Медвежонок. — Ты глупее цапли, если думал, что сможешь управиться с воином. Лучше бы ты овечек стриг да поросят холостил. В этих битвах тебе нет равных.
— Я ходил в вик с Сигурдом Кольцо, — обиженно проворчал Хегин. — Ты не слыхал об этом, потому что был мальчишкой.
Лучше бы он помалкивал.
Лицо моего друга расплылось в очень специфической ухмылочке. С такой вот ухмылочкой мои дружки-викинги отмачивают свои самые обидные шутки.
— Почему же не слыхал? — Медвежонок мало что не облизнулся от удовольствия и предвкушения. — Отец мне рассказывал. Как же, как же, Полбочки! Ведь именно в этом вике ты заработал свое могучее прозвание. — Свартхёвди повернулся ко мне и на манер скальда, протяжно, отбивая на столешнице ритм, заговорил торжественно:
— Не угодно ли славному Ульфу, сыну Вогена, выслушать сагу о великой битве, что случилась меж храбрым мужем Хегином, сыном Бруни, и грозным воином из Халогаланда, чье имя неведомо?
— Угодно, угодно! Давай рассказывай!
— Так внимай же, сын Вогена! И вы все внимайте! Вот сага о великой битве за несметное сокровище, что вынесли на брег белогривые кони Ньёрда…
Мне показалось, что Хегин сейчас набросится на Медвежонка. Или лопнет от злости.
Свартхёвди надоело прикалываться, и он продолжил обычным голосом:
— Проще говоря, сцепился Брунисон с каким-то халогаландцем из-за бочки, которую прибило к берегу. Дескать, он ее первым увидел. А халогаландец кричал, что — он. Спорили они, спорили, а когда охрипли, то пришли они с этой глупой бочкой к Сигурду Кольцо. Судиться. Представь только, Ульф: конунг, за которым идут две дюжины кораблей, и два горластых бонда, возомнивших себя хирдманами. И бочка с неведомыми сокровищами — посередине.
