– Вот покои, предназначенные для вашей светлости, – сообщил Паоло.
Он толкнул белую с золотом дверь.
– Ужин для ее милости будет подан сюда… Пикколо принесет все, что пожелает ее светлость… Мы отбываем в Ломбардию завтра утром… Не будет ли княгиня так добра подготовиться к отъезду на рассвете…
Несмотря на все эти «сиятельство», «светлость», «ваша милость», Зефирина прекрасно понимала, что по-прежнему остается пленницей. Между тем она и не думала возражать и в полном изнеможении опустилась в резное кресло:
– Не знаю, смогу ли я завтра отправиться в дорогу, – сказала она тихо.
– Я непременно передам дону Фарнелло, что ваша милость устали… и если монсеньор разрешит, отложим отъезд на послезавтра…
Неожиданно залившись краской, Зефирина резко встала и с горячностью произнесла:
– Я не желаю, чтобы вы просили его о чем бы то ни было. Не хочу, чтобы вы говорили ему об этом… В общем, я чувствую себя прекрасно…
Говоря это, молодая женщина зашаталась. Перепуганная мадемуазель Плюш подала знак Паоло. Прежде чем Зефирина успела возразить, оруженосец Леопарда выскользнул из комнаты и запер за собой дверь на ключ. Он тут же отправился в южное крыло дворца и поднялся на следующий этаж. Подойдя к двери, скрытой за гобеленом с изображением какого-то исторического сюжета, который Людовико Моро преподнес отцу князя Фарнелло, оруженосец осторожно постучал.
– Входи, Паоло.
В комнате с потолком, украшенным лепными кессонами, князь Фарнелло, полулежа, отдыхал на кушетке, покрытой золотой парчой, отороченной собольим мехом. Сейчас он был в белоснежной рубашке с кружевными манжетами, с широко распахнутым воротом, позволявшим видеть мускулистую грудь, и в простых штанах из серого бархата. В этой домашней одежде он выглядел еще моложе. На голове не было берета, но черная повязка все так же перечеркивала лицо. Сейчас, однако, лицо это не выражало ни малейшей напряженности. Князь был спокоен. Две борзых вяло приподнялись навстречу Паоло.
– Что скажешь? – спросил князь Фарнелло.
– Принчипесса находится в отведенных ей покоях, монсеньор.
– Отлично. Как мы условились, отвези ее завтра утром в Ломбардию… Я остаюсь здесь!
Отдав распоряжение, князь снова погрузился в чтение.
Паоло почесал затылок.
– По правде говоря, монсеньор… Принчипесса Зефира очень устала… и опасается, что у нее не хватит сил выехать завтра утром…
Лицо князя снова обрело надменное выражение.
– Княгине придется сделать над собой некоторое усилие. В конце концов, если усталость ее так велика, что она не может сделать нескольких шагов до кареты, отнесешь ее сам, Паоло, добром или силой…
Говоря эти полные иронии слова, он решительно перевернул страницу, давая понять своему оруженосцу, что дело решено.
Паоло, однако, не сдвинулся с места.
– По правде говоря, монсеньор… у нее… ну да, какой-то странный вид… Я, конечно, не лекарь, но у нее такое лицо, что…
Фульвио усмехнулся:
– По-моему, Паоло, у тебя слишком мягкое сердце…
Оруженосец продолжал переминаться с ноги на ногу:
– Эх, монсеньор, принчипесса так молода и… если бы вы ее видели, она такая печальная, такая кроткая…
– Печальная… кроткая… эта-то фурия… ну, конечно, она вскружила тебе голову, Паоло, – воскликнул князь, вскочив на ноги, обутые в домашние туфли в виде медвежьих лап.
Голос князя дрожал от негодования. Глаз загорелся недобрым огнем.
«Никогда он ее не простит», – с грустью подумал Паоло, который долгие годы служил молодому князю чуть ли не нянькой, и потому был единственным в доме Фарнелло, кто осмеливался временами возражать хозяину.
– Эта колдунья своими улыбками и слезами добилась того, что ты, Паоло, размяк… Ты меня неприятно удивляешь, – сказал князь и решительным шагом вышел из комнаты.
* * *
– Мне сказали, что вам нездоровится, мадам…
Коротко постучав в дверь, он быстро повернул торчавший снаружи ключ и вошел к Зефирине.
Озадаченная его появлением, молодая женщина машинально выпрямилась, но продолжала сидеть в кресле, не имея сил подняться. Тем временем мадемуазель Плюш и двое слуг готовили в соседней комнате ванну с горячей водой.
– Вовсе нет, я чувствую себя хорошо, – с трудом произнесла Зефирина.
Глаза ее блестели, лицо вытянулось, нос заострился, скулы покраснели. Все это только подтверждало слова Паоло, но князь, полный мстительного чувства, не обратил на это никакого внимания.
Подойдя к высокому окну, чтобы демонстративно проверить запоры, Фульвио произнес с иронией:
– Я счастлив, что ваше здоровье так скоро восстановилось. Я понимаю, перспектива отправиться в одиночестве в Ломбардию и жить уединенно в башне замка вряд ли может вас порадовать, но кто же в этом виноват, мадам?
Нечеловеческим усилием воли Зефирина заставила себя выйти из состояния апатии и дрожащим от волнения голосом ответила:
– Я знаю, что вы ужасно обижены на меня и никогда не перестанете мне мстить…
Князь прервал ее:
– Вы удивительно проницательны, мадам…
При свете канделябра лицо князя выражало такую непреклонность, что Зефирина содрогнулась. Она вытерла влажные ладони о свою разодранную в клочья фланелевую юбку. Потом, глубоко вздохнув, постаралась произнести как можно спокойнее:
– Я прошу вас, монсеньор, отослать меня обратно.
– Это куда же, позвольте спросить?
– Во Францию.
– Значит, во Францию! – произнес князь саркастическим тоном.
– Да, в монастырь Сен-Савен.
– Где вы, вероятно, примите постриг?
– Где я… но вы должны понять, что после стольких потрясений я нуждаюсь в покое и размышлении.
– У меня иные планы относительно вас, княгиня Фарнелло!
Фульвио произнес это с какой-то особой насмешкой. Щеки Зефирины горели огнем. Сердце билось с такой силой, что она сама слышала его стук. Ей стало трудно дышать. Едва ли она видела Артемизу Плюш, входившую в этот момент в комнату, с Гро Леоном на плече, чтобы сказать, что ванна готова.
– Sermon… Seigneur[12], – пробормотала птица. Одного властного жеста оказалось довольно, чтобы и дуэнья, и птица, точно по волшебству, исчезли. У Зефирины перед глазами поплыли круги. Собравшись с последними силами, она возразила:
– Вы неискренний человек, монсеньор, ведь я вас предупреждала…
– Предупреждали?
Князь вздернул брови, прежде чем снова напустить на себя насмешливый вид:
– Не могу припомнить, мадам, чтобы вы имели деликатность предупредить меня о том, что собираетесь убить…
– Убить?! – пролепетала Зефирина.
– Это самое меньшее, что можно сказать. Нужно было иметь крепкую голову, чтобы избежать этого…
