Жак замолчал. Долго молчал и Рауль после окончания этого печального рассказа.
— Послушай, мой добрый, мой верный Жак, — сказал он наконец, — теперь ты будешь уже не слугой моим, а другом… Еще сию минуту, пока ты рассказывал, я хотел умереть. Но умирать теперь было бы низостью. Мы должны найти мою возлюбленную Жанну и отомстить презренной твари, которая была причиной стольких несчастий…
— Ах, кавалер, — вскричал Жак, — прежде всего надо найти госпожу, а потом будет время отомстить.
— Мы найдем ее, клянусь тебе! Голос, никогда меня не обманывавший, говорит мне это!
— Да услышит вас Бог!
— Поспешим же уйти отсюда. Дом окружен шпионами.
— Как же быть?
— Они, наверно, не знают тайного прохода, который ведет на улицу Шерш-Миди, через комнату Магов. Мы выйдем через этот проход, но на всякий случай переоденемся и вооружимся. Горе тому, кто захочет захватить меня! Клянусь честью, враги не возьмут меня живого!
— И я также, кавалер, — вскричал Жак, — и я также дам себя убить прежде, чем вы будете в плену!..
— Ступай же, друг мой, отопри тайный проход, пока я в последний раз войду в спальню, в это божественное святилище любви и счастия, которое я уже не увижу более…
Жак повиновался.
Оставшись один, Рауль с трепетом переступил через порог тихого убежища, в котором он был так счастлив. Странное дело: самые развращенные души, самые холодные сердца тают от пламени горя, как воск в жаровне!.. Рауль, едва веривший в Бога — Рауль, не молившийся с тех пор, как, прогнанный из замка Ла Транблэ наследниками его приемного отца, он склонялся на едва зарытую могилу маркиза Режинальда, Рауль теперь молился о том, чтобы Господь возвратил ему его возлюбленную… Потом, опустившись на колени перед одиноким ложем, он покрыл поцелуями и слезами изголовье, на котором столько ночей покоилась очаровательная головка Жанны и которое еще сохраняло нежное благоухание ее светло-русых волос.
Когда Рауль приподнялся, он услыхал еще яснее голос своих предчувствий, который говорил душе его: «Ты найдешь ее!..»
Несколько оживленный этой смутной надеждой, Рауль сжег некоторые бумаги, не желая, чтобы они попались в руки полиции, и наполнил золотом небольшой мешок, в котором могло уместиться тысяч двадцать ливров. Потом он отправился с Жаком, ожидавшим его у тайного прохода, в комнату Магов где, как нам известно, находилось множество различных костюмов всех возможных цветов и на какой угодно рост. Там он переоделся и загримировал себе лицо, так что его невозможно было узнать.
Случайности жизни, исполненной приключений, сделали Рауля величайшим мастером в искусстве гримироваться. Никакой актер той эпохи и, без сомнения, также современных театров не сумел бы загримировать себя лучше его.
Рауль решился придать себе и Жаку наружность и физиономию отставных солдат, костюм которых составлял нечто среднее между военным и гражданским платьем. Это переодевание предоставляло еще и ту неоценимую выгоду, что позволяло иметь оружие, не привлекая ничьего внимания.
В несколько минут, с помощью жидкости, заключавшейся в одной из бесчисленных склянок, стоявших в величайшем порядке в шкафу, Рауль придал лицу своему и Жака смуглый цвет, отличающий лица старых вояк, целых сорок лет подвергавшихся бурям и непогодам. И господин и слуга наклеили себе длинные седые усы, загибавшиеся кверху, брови сделали погуще и пощетинистее и навели несколько морщин на щеках. Жесткие и седые парики покрыли их головы. Старинного покроя синие мундиры с белыми отворотами, серые штаны, длинные черные ботфорты, поднимавшиеся выше колен, и надетые набекрень изношенные плоские шляпы с потускневшими кокардами докончили превращение.
— Кавалер, — заявил Жак, глядя на своего хозяина, — встреть я вас на улице, я не узнал бы вас, хотя бы от этого зависело спасение и вашей и моей жизни.
— Так и надо, — сказал Рауль. — Теперь слушай же хорошенько и помни, что я тебе скажу: до нового распоряжения сделай мне удовольствие — отвыкни от привычки называть меня беспрестанно кавалером.
— Как же я должен называть вас, кавалер?
— Называй меня «друг».
— Друг?
— Да. Это коротко и просто, как ты видишь…
— Конечно, кавалер…
— Опять?
— Конечно, друг… Ах! кавалер, по-видимому, это так просто и легко, но мне трудно будет привыкнуть…
— Ты понимаешь, что это необходимо… Теперь я уже не дворянин… мы оба старые солдаты, стало быть, люди равные… если же ты будешь называть меня кавалером, несмотря на мое переодевание, то лучше уж кричать во все горло, кто я таков…
— Я это понимаю, друг, и постараюсь не изменить вашему инкогнито…
— Хорошо; но это еще не все. Ты должен не только разговаривать со мною фамильярно, но и говорить мне «ты»…
— Говорить «ты» вам, кавалер… то есть говорить вам «ты», друг! Я никогда не буду в состоянии!..
— Я говорю тебе, что это необходимо…
— Но, друг…
— Я хочу!
— Хорошо, друг… я вам… я тебе буду говорить «ты»… но, Боже мой! Боже мой!.. как это трудно…
— Привыкнешь. Начни же сейчас, попроси меня, например, застегнуть тебе портупею…
— Друг, — пролепетал Жак, — осмелюсь ли я попросить тебя потрудиться застегнуть мне портупею.
— Не так! Совсем не так!
— Как же надо сказать?
— Надо сказать просто: дружище, застегни мне портупею…
— Но это грубо!
— Тем лучше.
— Ах! Боже мой! как же быть?.. Но я постараюсь…
— Соберись с духом.
— Друг, застегни мне портупею…
— Вот так!
И Рауль, повинуясь просьбе, которой он с таким трудом добился от своего слуги, застегнул портупею Жака, на которой висел длинный палаш, совершенно вышедший из моды. Впрочем, в сильной руке этот палаш мог быть грозным оружием.
— В свою очередь, — сказал он потом, — и ты окажи мне такую же услугу…
Жаку более нравилось повиноваться, чем приказывать. Он поспешно застегнул портупею Рауля, на которой тоже висел палаш не менее длинный и не менее острый.
— Друг, — сказал он потом, — я хочу просить у тебя милости…
— Проси, друг мой, проси.
— Позволь мне, друг, не говорить тебе «ты», когда мы будем одни.
— Тебе этого очень хочется?
— О! больше всего на свете… Из вещей такого рода…
— Ну, я согласен, но с условием… Когда мы будем на улице, в тех местах, где много народу, везде, наконец, где могут нас слышать, ты должен обращаться со мною с большей фамильярностью, с большей смелостью, чем теперь.
— Да, друг, обещаю тебе, — сказал Жак решительным тоном. — Хорошо так, кавалер? — прибавил он потом.
— По крайней мере, гораздо лучше. Теперь поспешим закончить все приготовления; мне хочется поскорее выбраться из этого дома.
