Ознакомительная версия.
Это был путник, которого я так давно ждал и отчаялся дождаться. Он въехал на вершину холма, остановился у расселины в скале, где был мой «верхний свет», и слышал, как я пел.
Стало тихо, только слышно было, как нервно ударяет копытами по камню, переступая с ноги на ногу, его лошадь. А потом раздался человеческий голос:
– Эй, есть тут кто?
Я уже отбросил арфу и, торопясь, пробирался в дальний грот, откуда шла наружу шахта. На ходу я пытался крикнуть, но у меня колотилось сердце, в горле пересохло, и это удалось мне не сразу.
– Это я, Мерлин! Не бойся, я не призрак, я жив, но заключен в пещеру. Пробей мне выход, именем короля! – выкрикнул я наконец.
Но мой голос был заглушен грохотом. Можно было догадаться, что случилось. Лошадь путника, почуяв, как это свойственно животным, что-то необычное: человека под землей, странные звуки из расселины в скале, может быть, даже мое волнение, – с громким ржанием шарахнулась прочь, и из-под копыт у нее, будя эхо, посыпались комья земли и камни. Я крикнул еще раз, но всадник то ли не слышал, то ли доверился чутью лошади и тоже испугался, только дробно застучали копыта, покатились камни, и всадник сломя голову ускакал прочь. Кто бы он ни был, его можно было понять: даже если он не знал, чья гробница находится внизу под холмом, ему, конечно, известно, что эти холмы считаются священными, и услышать в сумерки пение, доносящееся изнутри такого холма...
Я вернулся к себе и подобрал арфу. Она не пострадала. Я отложил ее в сторону, а с ней и надежды на спасение, и печально занялся приготовлением того, что, за неимением худшего слова, приходилось назвать моим ужином.
На третью или четвертую ночь после этого случая что-то разбудило меня. Я открыл глаза в полной темноте. Что это было? И тут я услышал шум: кто-то тихонько скребся, сыпались камешки, шлепались комья земли. Звуки доносились из дальней высокой пещеры с «верхним светом». Зверь какой-нибудь, подумал я, барсук, или лиса, или даже волк. Почуяли запах съестного и роются. Поплотнее укутав спину, я снова закрыл глаза.
Но звуки продолжались, осторожные, упорные, кто-то разгребал камни с настойчивостью совсем не звериной. В сердце у меня ожила надежда, я сел на своем ложе: неужели вернулся давешний всадник? А может быть, он рассказал людям о пережитом страхе, и кто-то другой, более отважный, явился по его следам посмотреть, в чем дело? Я набрал воздуху в грудь, чтоб крикнуть, но передумал. Я опасался спугнуть и этого. Лучше пусть он первый меня позовет.
Но он не звал. А просто продолжал работать, расширяя расселину в скале. Снова посыпалась земля, звякнул о камень лом, и я явственно расслышал сдавленное проклятье. Грубый мужской голос. Потом на минуту стало тихо, должно быть, он прислушивался. А потом шум возобновился – теперь он работал более тяжелым орудием, киркой или лопатой, раскапывая себе путь вниз.
Теперь уж я ни за что не стал бы кричать. Человек, явившийся просто из любопытства посмотреть, что за чудеса здесь происходят, никогда не стал бы соблюдать такую осторожность, он бы прежде всего, как тот, первый, крикнул и выждал, не раздастся ли ответ, а уж после этого попытался проникнуть через расселину в пещеру. Да и кроме того, человек с честными намерениями не явился бы сюда один и ночью.
Долго не ломая голову, я догадался, что это, скорее всего, грабитель могил, какой-нибудь одинокий бродяга, прослышавший о богатом захоронении под Холмом Мерлина. Он, должно быть, осмотрел бывший вход в пещеру, нашел, что он слишком плотно завален, и пришел к выводу, что через верх можно будет забраться и легче, и незаметнее. Или же это кто-нибудь из местных, наблюдавший богатую похоронную процессию и с детства знающий о существовании вверху другого, более трудного входа. А может, даже и солдат, из тех, кто после похоронной церемонии заваливали камнями устье пещеры, который с тех пор не мог забыть о сокровищах, зарытых под холмом.
Кто бы он ни был, человек этот был не из пугливых. Он знал, что найдет в пещере мертвое тело, был готов выдержать и вид, и запах трупа, пролежавшего под землей не одну неделю, и не страшился обобрать этот труп, сорвать с него драгоценности, а затем сбросить его с погребального ложа, чтобы присвоить златотканые покровы и изголовье с золотой бахромой. А что, если вместо трупа он увидит живого человека? Человека немолодого, ослабленного долгими неделями, проведенными под землей, которого к тому же мир считает умершим? Ответ прост. Он меня убьет и так или иначе ограбит мою могилу. И я, лишенный магической силы, перед ним беззащитен.
Я тихо поднялся со своего ложа и прошел в пещеру с «верхним светом». Работа вверху двигалась полным ходом. Из расширенного отверстия шло сияние – у моего посетителя, верно, был при себе достаточно яркий фонарь. Но при таком освещении он не заметит света от моей тусклой свечи. Я вернулся к себе в главную пещеру, осторожно загородившись, запалил свечу и приступил к единственно доступным для меня приготовлениям.
Если бы я затаился, дожидаясь его прихода с ножом в руках (у меня не было кинжала, но в пещере имелись ножи для приготовления пищи) или с каким-нибудь тяжелым предметом наготове, я все равно едва ли мог напасть на него достаточно быстро и нанести удар достаточной силы, чтобы оглушить его. А иначе такое нападение немедленно привело бы к моей же гибели. Мне надо было измыслить что-то другое. Я хладнокровно все обдумал. В моем распоряжении было только одно оружие, но за долгие годы я убедился, что оно могущественнее и кинжала, и дубины. Оружие это – человеческий страх.
Я убрал со своей постели одеяла. Расстелил и аккуратно разгладил драгоценный покров, подложил в изголовье бархатную подушку с золотой бахромой. Четыре золотых подсвечника так и стояли, как были, по четырем углам кровати. Рядом я поставил золотой кубок, в котором было вино, и серебряное блюдо, выложенное гранатами. Потом достал две золотые монеты, предназначавшиеся в уплату загробному перевозчику, завернулся в королевскую мантию, задул свечу и лег на погребальное ложе.
Грохот осыпавшихся камней, донесшийся со стороны шахты, и с ним ворвавшийся в пещеру свежий сочной воздух сказали мне о том, что мой гость уже в доме. Я закрыл глаза, положил себе на веки по золотой монете, расправил ниспадающие складки моей мантии, скрестил руки на груди и, стараясь дышать неглубоко и бесшумно, стал ждать.
Это оказалось необыкновенно трудно. Мне часто и прежде случалось сталкиваться с опасностью, но я всегда при этом знал, что именно мне угрожает. Была ли то битва с Бритаэлем или засада в Диком лесу, но в трудную и грозную минуту я всегда твердо знал, что после боли меня ждет победа, и спасение, и выполненная миссия. Теперь же я не знал ничего. Быть может, смерть в темноте от руки вора и убийцы, польстившегося на горсть драгоценных камешков, – это и есть тот бесславный конец, который сулили мне боги, с усмешкой давшие мне прочесть по звездам, что я буду «заживо заключен в гробницу». И на все, что свершается, – божья воля? Но нет, думал я совсем не отрешенно, если я когда-нибудь верно служил тебе, господи боже мой, дай мне перед смертью хоть раз еще вдохнуть ароматного свежего воздуха!
Ознакомительная версия.
