— А теперь ты пойдешь спать, слышишь? — В голосе ее смешались смех и слезы. — Иначе я сделаю вид, что превратилась в тетушку Микаэлу, и задам тебе трепки. Ты сокровище, Лиззи. Такое же, как Сильвестр. Ты нужна нам, и ты не имеешь права разбрасываться своей силой.
Улыбка Лиззи вышла кривоватой.
— Честно говоря, трепки я боюсь примерно так же, как и тетушку Микаэлу, — хриплым голосом произнесла она. — Но признаю, что смертельно устала.
— Ложись, поспи. Попытайся не бояться.
Они поцеловались. И только услышав, как Лиз закрыла за собой дверь своей комнаты, она на цыпочках прошла по галерее в другое крыло дома, где над Ханной сидел Сильвестр. Она должна была бы привести с верфи Люка, а изможденной Лиз объявить, что, возможно, ее мать умирает. Но Ханна хотела бы пожалеть детей.
Дверь в ее комнату была приоткрыта. Фенелла остановилась и услышала, что Сильвестр поет. Может ли быть что-либо более утешительное на свете?
Когда-то он рассказывал им с Энтони:
— Я начал петь, потому что однажды ночью проснулся и испугался от мысли, что умру. Я подумал, что если буду петь достаточно громко, то сумею обратить смерть в бегство.
Фенелла рассмеялась и сказала:
— Не так уж страшно ты и поешь, Силь.
А Энтони произнес:
— Если бы я был смертью, то поклонился бы твоему пению и спросил, можно ли мне послушать еще немного, если я буду вести себя тихо.
— А если бы ты был жизнью, Энтони?
— В жизни я ничего не понимаю. Только в кораблях. Если бы я был жизнью или кем-нибудь еще, то сказал бы: «Пой еще, Сильвестр. Мне начинает казаться, что в мире совершенно нечего бояться».
И он был прав. Именно так и казалось. Голос Сильвестра был по-прежнему чистым и высоким, как у юноши, а все его песни с нежными каденциями были о любви. «Милостивый Боже, не отнимай у меня Сильвестра». Фенелле стало стыдно, что она так ужасно тревожится за Сильвестра и так мало — за больную Ханну, но ничего не могла с собой поделать.
Песня Сильвестра завершилась тихой нисходящей чередой звуков. Он ничего не сказал, но Фенелле показалось, что она слышит, как он поправляет простыни Ханны.
— Сильвестр, — произнесла больная. Голос ее был слабым, после каждого слога она переводила дух.
— Нет, Ханна, хватит благодарить меня! — воскликнул Сильвестр. — Жаль, что вы все не такие, как мой друг Энтони, который знает, что тех, кто нас любит, благодарить не нужно.
Хриплый звук, вырвавшийся у Ханны, был слабо похож на смех.
— Твой друг Энтони может делать все, что ему заблагорассудится. А я твоя жена. Спасибо тебе за это, Сильвестр. Спасибо, что позаботился о моих детях.
— Прекрати молоть чепуху, любимая. Не трать силы. Твои дети — мои, и это самые чудесные дары, которые может получить мужчина.
— Зачем мне беречь силы? Мне уже почти нечего сказать. Просто хочу сказать тебе спасибо за то, что ты такой, какой есть. Да сохранит тебя Господь. А когда я умру, спустись вниз и женись на Фенелле Клэпхем.
— Ханна! — возмутился Сильвестр. — Наверное, все эти глупости ты говоришь, потому что у тебя жар, но все же довольно. Ты не умрешь. Завтра утром тебе будет лучше. А Фенелла — невеста Энтони.
— Но он на ней не женится. В его жизни нет места для женщины. А в твоей есть. В твоей жизни всегда было место для Фенеллы.
— Если тебе есть, в чем упрекнуть меня, давай поговорим об этом, когда ты поправишься, — произнес Сильвестр.
— Я тебя ни в чем не упрекаю, — ответила Ханна. — Я люблю тебя. А ты любишь Фенеллу. Я всегда знала это, но рада была возможности жить с тобой. Теперь ты снова свободен. Не упусти свое счастье.
— Ханна, Ханна, Ханна! Я хочу, чтобы ты осталась со мной, я хочу, чтобы ты поправилась, чтобы мы вместе увидели, как устроятся дети. Да, я люблю Фенеллу и… да, ты знала это еще раньше, чем понял я сам. Но я всю жизнь знал, что не могу получить Фенеллу. Она принадлежит другому, а он — кровь от крови моей. Я никогда не предам его, чтобы жить со своей любимой.
— А если это разобьет ей сердце?
Сильвестр беспомощно рассмеялся.
— Не разобьет. Вы не понимаете. Мы с Фенеллой знаем друг друга, как никто другой.
Ханна хрипло рассмеялась.
— Вы с Фенеллой.
А затем у нее случился приступ кашля, задушивший то, что она хотела сказать.
Фенелла услышала, как Сильвестр отчаянно зовет жену по имени, как он рухнул на колени у ее постели и стал говорить с ней, пока слова не потеряли смысл. Некоторое время еще были слышны хрипы, кашель, болезненно прерывистое дыхание Ханны, а затем она умолкла. Сильвестр вскрикнул, снова умоляюще позвал ее по имени, упал на нее и расплакался так безудержно, как умел лишь он.
Фенелла стояла у двери как вкопанная. В комнате навзрыд рыдал ее друг, у которого умерла жена. Нужно было пойти к нему, утешить, так почему же она все еще стоит здесь и ничего не делает? Ей казалось, что всхлипывания Сильвестра унесли ее далеко-далеко, а его голос ясно звучал у нее в ушах: «Да, я люблю Фенеллу». И тут же ей показалось, что она слышит другой голос, читающий стихотворение из книги Данте Алигьери: Quel giorno più non vi leggemmo avante. Никто из нас не дочитал листа.
«Все это сейчас неважно, — пыталась она убедить себя. — У нас в доме болезнь, у нас умерли три человека, и мы должны защитить тех, кто еще жив». Всем им нужно хорошо питаться, чтобы защитить свои тела, она скажет Карлосу, чтобы сварил мясной бульон и нарезал толстыми ломтями кровяную колбасу. Лиз легла спать, нужно проверить, хорошо ли она укрылась. Но в первую очередь кому-то нужно позаботиться о Сильвестре и повесить на дверь знак, чтобы предупредить посетителей о болезни.
Дел было много, но Фенелла чувствовала ужасную слабость. «Разве мы все еще не дети? — размышляла она. — И не утечет ли у нас жизнь сквозь пальцы, как только не станет сэра Джеймса, который защитил бы нас?»
Внизу в холле хлопнула дверь. Фенелла испуганно вздрогнула. Гость подвергался опасности подхватить в этом доме заразную болезнь, потому что она еще не повесила предупреждающий знак! Она бросилась бежать по коридору до самой лестницы и остановилась. Внизу у дверей стояло самое любимое, что было у нее в этом мире, — ее Энтони. Отряхивая воду с волос, словно собака, он вопросительно смотрел на нее своими большими глазами.
Фенелла побежала вниз по лестнице, бросилась ему на шею.
— О, Энтони, любимый, слава небесам, что ты есть!
— Я не уверен в том, кому нужно быть за это благодарным, Фенхель. Но небесам — точно нет.
Она приникла к его плечу, увидела нежную насмешку в его глазах и поняла, что никогда в жизни не чувствовала себя более защищенной. Она склонила голову и поцеловала его так крепко, что получился громкий звук.
