Путь до Костромы долог, но, спасаясь от ордынцев, проехали его быстро. Когда на пригорке показались верха Костромского кремля, Евдокия заплакала. Неужто добрались?
Доехать до самого города не успели. Увидев, как навстречу наметом, прижимаясь лицом к конской шее, мчится всадник, Евдокия прижала руки к груди:
— Дмитрий…
Это был князь, он не стал дожидаться и охраны, опередил ее и с трудом смог осадить своего коня, подняв того на дыбы, возле простого возка с сидящими в нем женой и детьми. Спрыгнув на землю, Дмитрий Иванович упал на колени прямо в возок, без слов обхватил обеими руками всех сразу — Евдокию, Васю, Соню, Машу, маленьких Юрку и Ваню, даже, кажется, Андрейку, которого видел только едва родившимся. Юра заверещал на весь лес:
— Отче!
А по щекам Евдокии катились счастливые крупные слезы. Добралась, сумела сберечь детей, привезти их к отцу. Закончился кошмар одиночества и безвестности, кошмар бегства и погони…
Дети висели на отце гроздьями, только Софья, как старшая, держала на руках спеленатого Андрейку и сидела, только косясь на начавшуюся вакханалию. Весь ее вид говорил: ну что с них взять, маленькие еще! Позже Евдокия рассказывала, как много помогла ей старшая дочь, она была нянькой братьям, присматривала, кормила, укладывала спать, когда у самой матери уже не хватало ни на что сил.
Евдокия не стала мужу рассказывать о надругательствах, какие выслушала, когда уходила из города, о том, что обобрали, о московских грабежах, но князь уже все знал сам. Знал, что убит самовольный московский князь Остей, что с ним погибли те бояре, что его ставили, но главное — снова побит люд московский, погорел город! Все надо начинать снова.
Княгиню удивляло, почему муж не боится нового разорения Тохтамышем, почему ярится не столько на него, сколько на неразумных бояр и москвичей. Как можно не жалеть убитых и ограбленных?
Дмитрий в ответ дернул щекой:
— Хан на Москву и не собирался. Стороной бы прошел, если б не предательство многое. Как думаешь, твои братья в том участвовать не могли?
Евдокия ахнула:
— Василий с Семеном?! Да что ты, господь с тобой! Они же думали, что мы в Кремле сидим, первыми нас оттуда звали!
Князь мрачно пообещал:
— Я разберусь, я во всем разберусь…
Много сил пришлось приложить Евдокии, чтобы отвести обвинения от братьев и отца. Подозревала ли она их вину? Бог весть, но наказания они избежали, да вроде и ни при чем оказались, даже помогли, выманив Остея с мятежниками из города.
Но больше нижегородским князьям, несмотря на родство, Дмитрий Иванович уже не верил. Как и Михаилу Александровичу Тверскому. Ведь этот неуемный князь присылал Тохтамышу своих послов с подарками, пока хан стоял у стен Москвы!
Еще одному человеку больше не верил великий князь — митрополиту Киприану. И не из-за рассказов Евдокии, устрашиться в тяжкую годину мог каждый, но о дарах Тохтамышу и о том, что тверской князь с сыном снова спешно уехал в Сарай просить ярлык, митрополит, живущий теперь в Твери, не мог не знать. Значит, и он заодно? Какая же тут речь о единстве Руси?!
Дмитрий Иванович все чаще стал держаться за левую сторону груди, где сдавливало от тяжелых мыслей. Он уже не так часто рассказывал о своих раздумьях жене. Однажды Евдокия попробовала спросить:
— Митя, ты и мне уже не доверяешь из-за отца и братьев?
Тот рассеянно прикоснулся губами к ее лбу:
— Ну что ты! Просто не хочу тебя тревожить.
Но для себя Дмитрий Иванович уже знал, что доверять не может НИКОМУ! И это было страшное открытие. Евдокия не в счет, но от нее помощи мало.
Столько лет потеряно даром, не одна Москва, вся Русь снова в руинах, и не только каменных. В руинах все отношения, которые он так трудно и терпеливо выстраивал. Пока Москву не сожгли, никто не пришел на помощь. Снова рядом только Владимир Серпуховской, но его собственный удел лежит в пожарищах или разрухе. Олег Рязанский оказался предателем, собственный тесть и его сыновья тем более.
Рязанцев жестоко наказали за помощь Тохтамышу, в княжестве было дограблено все, что не успел разграбить уходящий ордынский хан. Следовало наказать и Нижний Новгород, но его спасла Евдокия.
Зато княгине пришлось принести очень тяжелую жертву. Она не сразу поверила в то, что услышала от мужа:
— Васю в Орду?! Да к чему же, Митя?! Разве Тохтамыш от тебя требует такого?!
Глаза князя на сей раз были очень жесткими.
— В Сарае сейчас твой дорогой брат Василий и Михаил Тверской с сыном. Хочешь, чтобы они себе ярлык получили у Тохтамыша?
Евдокия едва не крикнула в отчаянии: «Дался тебе этот ярлык!», но встретилась с твердым взглядом мужа и опустила голову, но не прошептать не смогла:
— Там так опасно…
— Что там опасно, я знаю лучше тебя, бывал! Но если хочет быть князем, то поедет, не то останется на задворках у Твери или того же Васьки Кирдяпы! А твой братец племянника не пожалеет, поверь!
Евдокия вдруг вскинула голову, взгляд полыхнул обидой:
— Что ты мне все братом колешь? Моя ли вина, что он таков?! Я его не рожала и не воспитывала!
— Глаза не колю, но Васька Кирдяпа человек подлый, и он в Орде для нашего Василия опасней самого Тохтамыша. Знаешь, почему послы не поехали тогда в Москву?
Евдокия изумленно уставилась на мужа. При чем здесь события годовалой давности?
— Потому что Василий сказал, мол, я с Литвой договорился и дань платить Орде отказываюсь. Надо меня наказать. Ты поняла?! За то, что у меня митрополит Киприан жил, Москву сожгли! Никому верить нельзя, вокруг одно предательство. В Орде и то понятней, кто заплатил больше или больше народа вырезал, тот и князь! — вдруг невесело усмехнулся Дмитрий и неожиданно жестко завершил: — Василий поедет к Тохтамышу!
В Сарае действительно маялся нижегородский Василий Кирдяпа, которого хан просто не отпустил от себя после Москвы, рассудив, что врага лучше держать рядом, чтобы не ударил в спину. Теперь к нему прибавились Михаил Александрович Тверской с сыном Иваном и присланный отцом Василий Дмитриевич.
Конечно, маленького княжича сопровождали множество бояр, которым было строго наказано денег на содержание ребенка не жалеть и в обиду не давать.
Когда провожали княжича, Евдокия едва не упала мужу в ноги с криком: «Не пущу!», но тут сам Василий успокоил мать:
— Все будет хорошо, не бойся за меня, я уже взрослый.
Княгиня обняла мальчика. Хорошо что князь заставил проститься в тереме, на людях одиннадцатилетний Василий такого не позволил бы.
— Какой же ты взрослый? Как же ты будешь без нас? Кто за тобой присмотрит, пожалеет, приголубит?…
