Глаза Мари наполнились слезами, когда она заметила, что состояние короля ухудшилось и что он скверно выглядит. Она опустилась на стул, притянула к себе Карла, как когда-то в особнячке на улице Барре, и крепко обняла его, не в силах произнести ни слова.
На этот раз Карл попытался утешить Мари. Из последних сил он заговорил:
— Мари, послушай… Я обречен, скоро умру… возможно, завтра, а возможно, и сегодня.
— Карл, милый Карл, ты будешь жить! Эти печальные мысли — от тоски и угрызений совести… Будь прокляты те, кто толкнул тебя на кровопролитие, пусть на них падет вина за гибель невинных людей…
— Нет, Мари, я чувствую, что конец мой недалек… Может, ты приедешь завтра или послезавтра, и уже не найдешь меня здесь. Не нужно плакать, послушай меня… Я хочу, чтобы ты жила в счастье и довольстве… хотя бы для того, чтобы наш сын не осыпал меня потом проклятиями…
— Карл, ты терзаешь мое сердце…
— Знаю, ангел мой, знаю… Но это необходимо. Я пригласил тебя нынче, чтобы сообщить, какова моя последняя воля… Ты обязана выслушать. Это — приказ короля.
— О Карл! Любимый мой! Твоя воля для меня священна!
— Мари, ради тебя, ради нашего ребенка, ради того, чтобы я спокойно прожил последние из отпущенных мне часов дай мне слово, что выполнишь мою просьбу и после моей смерти не нарушишь обещания.
— Клянусь вам, сир!
— Хорошо. Знаю, ты не нарушишь клятвы — даже когда поймешь, чего я хочу от тебя. Так вот, Мари, я вот-вот скончаюсь, ты останешься одна. Мои недруги начнут преследовать тебя, чтобы наказать ту, в ком было счастье всей моей жизни.
— Это пустяки! — вскричала Мари. Она уже догадывалась, о чем хочет попросить ее Карл. — Все равно жизнь моя превратится в ад, если вас не будет рядом… Да и кому придет в голову преследовать бедную женщину, озабоченную лишь одним — воспитанием своего сына.
— Ах, Мари, ты их не знаешь! Тебя бы они, может, и пожалели… Но ребенка!.. Это королевское дитя, его попытаются удалить подальше от престола, а лучший способ удалить подальше — это отправить на тот свет!
Мари Туше издала крик ужаса и затрепетала.
— Его убьют, Мари! Куда бы ты ни уехала, где бы ни скрылась — отравят… или зарежут!
— Перестань! О-о, перестань!
— Есть лишь один способ сохранить мальчику жизнь. Пусть рядом с ним и рядом с тобой будет преданный, добрый и смелый человек, который сможет защитить вас обоих. Он получит такое право, взяв тебя в жены!.. Меня окружают недруги и заговорщики, но есть один дворянин, который мне дорог… Надеюсь, ты тоже полюбишь д'Антрега… когда обвенчаешься с ним.
— Сир!.. Карл!..
— Такова моя последняя воля, — заявил Карл.
— Карл, милый! — простонала Мари.
— Воля короля! — добавил Карл.
— Я исполню ее, — тихо сказала молодая женщина. — Да, исполню! Ради малыша, ради нашего сына…
По знаку короля кормилица ввела в комнату Франсуа д'Антрега.
— Подойди, друг мой! — улыбнулся ему Карл. — Еще раз спрашиваю тебя, готов ли ты сдержать клятву, данную мне вчера?
— Я поклялся, сир, а я не привык клясться дважды.
— Ты обещал сочетаться браком с женщиной, на которую я укажу, усыновить ее сына и растить его как родного, как плоть от плоти твоей.
— Сир, — ответил д'Антрег. — Я догадываюсь, что вы поручаете мне заботиться о вашем ребенке. Вы предлагаете мне, по крайней мере, в глазах окружающих, стать мужем мадам Мари… так?
— Так, друг мой.
— Я дал вам клятву, сир, и сдержу ее; дам свое имя той, которую вы любили; благородный герб моего рода, моя шпага и мой разум оградят ее от любых врагов — ее и королевского сына.
Мари Туше плакала, закрыв лицо руками.
Юный дворянин взглянул на нее и добавил:
— Не беспокойтесь, мадам… я никогда не злоупотреблю своим положением. Наша женитьба даст мне лишь одно право — право заботиться о вас, обеспечить вам спокойную жизнь, защитить от интриганов.
Д'Антрег, беря на себя столь трудные обязательства, был вполне искренен.
Карл IX, чуть порозовевший от радостного волнения, взял руку Мари и вложил ее в ладонь д'Антрега.
— Дети мои, — промолвил король. И слова эти не прозвучали неуместно в устах умирающего. — Дети мои, да благословит вас Господь!
Король взял на руки сына и привлек к себе, думая о том, что против этого крохотного существа, возможно, уже плетутся мрачные интриги… Потом король поцеловал мальчика и передал его Мари Туше.
— Мари! — прошептал Карл, — мне известно, что дни мои сочтены; прошу тебя, приезжай в Венсенн каждое утро.
— Разумеется, дорогой мой Карл! Если бы я только могла жить здесь, я бы ухаживала за тобой, сидела подле тебя ночами… и ты бы поправился!..
Король отрицательно покачал головой.
— Д'Антрег, проводи ее… Вам надо спешить, скоро сюда явится моя матушка.
Мари и Карл обнялись.
— До завтра! — шепнула Мари.
— До завтра! — откликнулся король.
Они поцеловались, обменялись долгим прощальным взглядом, и Мари покинула комнату; д'Антрег сопровождал ее.
Когда Мари у ворот замка садилась в экипаж, а д'Антрег — на своего скакуна, вдали показались верховые, галопом мчавшиеся к Венсеннскому замку. Экипаж Мари покатил вперед, а д'Антрег ненадолго задержался, чтобы взглянуть, кто же это так спешит к государю. Он узнал всадника, шагов на пятьдесят опережавшего остальных. Д'Антрег побледнел и пробормотал:
— Это король Польши! [23] Похоже, Карл на самом деле умирает: воронье уже кружится над ним!
Он пустил коня рысью и, нагнав карету Мари Туше, поехал вместе с ней в Париж.
Карл IX остался вдвоем с кормилицей.
— Как хотелось бы еще чуть-чуть пожить! — прошептал король. — Пожить в свое удовольствие, как простой человек, в тиши полей: пить и есть, не боясь ядов; не высматривать во тьме кинжал заговорщика. Вот они, мечты королей… Жить! Просто существовать! Господи, даруй мне покой, сжалься надо мной!
И слезы скатились по впалым щекам короля.
— Матушка не посетит меня? — поинтересовался Карл.
В то утро Екатерина и правда не зашла в королевские апартаменты. Видимо, с появлением в Венсенне того всадника, которого разглядел на дороге д'Антрег, королева-мать была слишком занята.
— Помоги мне лечь, кормилица! — попросил усталый Карл.
Старуха уложила короля на громадную кровать, заботливо подоткнула одеяло, и обессиленный Карл закрыл глаза.
«Ему лучше», — решила кормилица и вышла из комнаты.
Когда Карл IX понял, что возле него никого нет, он поднял веки.
— Один! — пробормотал он. — Совсем один! Вокруг тишина! Все меня бросили, ни придворных, ни стражи! Им известно, что я умираю…
Так оно и было: король остался в полном одиночестве. Тишина, царившая в его апартаментах, была символом забвения. Лишь старая кормилица иногда заглядывала в его опочивальню.
