Ознакомительная версия.
Герой Бородинского сражения Милорадович тоже уговаривал разойтись, но один из заговорщиков, Каховский, смертельно ранил его выстрелом из пистолета. Умирая, Милорадович спросил, захлебываясь кровью, из чего в него была выпущена пуля. Ему сказали, из пистолета. «Слава Богу, не солдат», – вздохнул Милорадович с облегчением и умер.
Наконец Николай I подтянул верные ему войска и велел стрелять картечью.
Засядько сжал ладонями виски. Вновь перед глазами возникла картина кровавой расправы: полицейские, волокущие к прорубям убитых и раненых солдат…
Тягостные мысли прервал шум в передней. Кто-то громко требовал позвать генерала, ему отвечал раздраженный голос Василя. Дескать, его высокопревосходительство заняты, освободятся лишь завтра. Тогда и будут принимать посетителей…
Но дверь распахнулась, в кабинет влетел Булгарин, а за ним растерянный Василь. Издатель «Северной пчелы» был бледен, некрасивое лицо его стало еще более непривлекательным из-за гримасы горечи и страдания. В руке он держал туго набитый кожаный портфель.
Засядько поднялся навстречу, махнув Василю, чтобы шел к себе. Тот вернулся в прихожую, ворча на слишком мягкосердечного генерала. Другой бы так турнул нахала, что он и детям наказал бы выучиться правилам обходительности.
– Что? – спросил Засядько коротко.
– Полный разгром, – ответил хрипло Булгарин и переложил портфель из руки в руку. Видно, он был достаточно тяжелым, но неожиданный гость почему-то не решался поставить его на пол.
Поймав вопросительный взгляд генерала, Булгарин объяснил:
– Заскочил к Рылееву. Все-таки вождь восстания, к нему явятся первому. Он передал мне все свои крамольные стихи. Едва я вышел и еще не успел отойти от дома, как за ним приехали…
Засядько ощутил, что ему стало жарко и душно. Кровь прилила в мозг, в глазах потемнело. Среди восставших были его близкие друзья…
– Александр Дмитриевич, – сказал Булгарин настойчиво, – вам надо исчезнуть из Санкт-Петербурга. Начнутся аресты, потянутся нити… Вы чересчур честны, а в сложившейся ситуации это не годится. Откровенно лгать вы не сможете, отрекаться от друзей не станете, а говорить правду нельзя. Скройтесь! Возьмите отпуск или придумайте какую-нибудь срочную поездку…
– Уже думаю об этом, – признался Засядько. – Сегодня же, нет, завтра с утра начну передавать дела заместителям. Пока начнется следствие, я успею уехать. А как вы?
– Я остаюсь, – ответил Булгарин обреченно. – Условия поменялись, надо применяться к обстоятельствам. Сейчас активно сопротивляться режиму безрассудно.
– Желаю успеха, – сказал Засядько невесело.
Засядько читал письмо великого князя Михаила от 5 мая 1826 года:
«Александр Дмитриевич! Я весьма сожалею, узнав о скором вашем отъезде, что не смог с вами проститься; но, уважая особенно всегдашнюю отлично ревностную службу вашу, я остаюсь уверенным, что ваше превосходительство, коль скоро получите облегчение в болезни, не оставите поспешить в Петербург и тем сделать мне угодное. Пожелав при сем вам совершенного восстановления здоровья, пребываю к вам навсегда с моим уважением, искренно доброжелательный
Михаил ».
Засядько отложил письмо и задумался. Из Петербурга сюда, в Крым, доходили слухи о процессе над арестованными повстанцами. Среди обвиняемых оказались высшие офицеры, штабс-офицеры, генералы, флигель-адъютанты императора, представители самых аристократических родов России. Была создана самая большая следственная комиссия, которой руководил сам царь. Влиятельным лицом в этой комиссии был член верховного суда Паскевич, земляк и друг Засядько…
Спустя три месяца после получения письма от Михаила Засядько узнал о казни через повешение пяти осужденных. Это был первый смертный приговор, первая смертная казнь со времен Екатерины. Неумелость и неловкость палачей привели к тому, что трое осужденных сорвались. Лишь Каховский и Пестель были повешены с первой попытки. Когда снова начались приготовления к повешению, Муравьев-Апостол произнес с чувством: «Проклятая страна, где не умеют ни составлять заговоры, ни судить, ни вешать!» Прошло еще четверть часа, пока казнь удалось довести до конца.
Засядько чувствовал, что разгром восстания и жестокая расправа над повстанцами подействовали на него больше, чем он ожидал. Несмотря на осуждение их целей, а тем более средств, он сочувствовал их идеям и в глубине души, оказывается, желал им успеха.
По всей видимости, Паскевич так и не позволил его имени всплыть на следствии, а может быть, Николай I решил не терять нужного человека и потому закрыл глаза на дружбу и близкое знакомство генерала с участниками восстания. Более того, в Крыму Засядько получил известие о награждении его орденом Святого Владимира II степени. Это свидетельствовало о том, что новый император России провел размежевание между ним и мятежниками.
Целыми днями Засядько бродил по знойной крымской степи. Даже манящие ракеты утратили свой волшебный блеск и отдалились в сознании. Перед глазами постоянно всплывали трагические события, разыгравшиеся в Петербурге. Он пристрастился слушать старинные крымские легенды, воскрешавшие память о некогда могучих и грозных народах: таврах,кимврах, скифах… Услышал он и о приключениях Ореста и Пилада в Тавриде, о необычайном строительстве Перекопского рва, о прекрасной Гикии – героине Херсонеса, о Великом Медведе, который стал Медведь-горой, о смерти Митридата и множество рассказов о борьбе запорожцев с турками и татарами…
Наконец пришло письмо от Булгарина. Издатель «Северной пчелы» сообщил о расширении Николаем I функций собственной Его Величества канцелярии, которая теперь контролировала все отрасли управления и, по сути дела, подменяла высшие государственные органы. Наибольшее значение имело учреждение Третьего отделения этой канцелярии – управления тайной политической полиции. Чтобы уберечь «Северную пчелу» от закрытия, пришлось принять покровительство Третьего отделения…
«…Приезжай, – было в письме, – нужно жить и работать. Для тебя петербургский воздух будет уже целебнее крымского…»
Булгарин подчеркнул слово «уже», и Засядько понял причину. Казнь совершилась, остальные осужденные отправлены на каторгу в Сибирь. В столице жизнь вошла в прежнее русло.
Однако прошло еще несколько месяцев, прежде чем Засядько превозмог себя и отправился обратно в Петербург. В утешение думал, что жизнь и в самом деле не кончилась. Не получилось у декабристов, как стали называть участников восстания на Сенатской площади, получится у других. А пока что нужно воспитывать молодежь, вселять в умы свободолюбивые идеи.
Ознакомительная версия.
