И Бекк повернула в лес, на дорогу, которая быстро превратилась в оленью тропу. Хакон последовал за ней, не переставая ругаться: лесное безумие, овладевшее им по дороге в Мюнстер, вернулось почти мгновенно. Только любовь к Жану заставляла его ехать вперед, настоятельная потребность увезти своего искалеченного друга от этих зверей, сотворивших с ним такое. Но после того как они целый час галопом углублялись в лес, не безумие, а разум сказали ему, что дальше так продолжаться не может. Их лошади тяжело дышали, бока их были в мыле — все говорило о том, что они измучены до предела. А лай собак позади слышался все ближе.
Бекк следовала за Фенриром. На большее она была неспособна. Они сделали всего одну короткую остановку, во время которой она успела только снова переодеться мальчишкой и завернуть Жана в одеяло. Но эти покровы нисколько не защищали их от нескончаемого дождя. Единственным признаком того, что Жан еще жив, были стоны, которые вырывались у него всякий раз, когда лошадь делала резкое движение, чтобы обойти или переступить через какое-нибудь препятствие. Тогда его глаза вдруг открывались, по телу пробегала дрожь, а потом он снова проваливался в благословенное забытье. Он был смертельно бледен. Единственной краской на его лице была кровь, которая не переставала сочиться у него между губ. Бекк не сомневалась в том, что настанет такой миг, когда она опустит глаза — а его уже не будет. И предчувствие того, как это будет горько после всего, что они сделали для его освобождения, леденило ее сильнее, чем дождь и ветер. Вот почему она старалась не опускать взгляда, а смотреть в хвост бежавшему впереди волку.
Фенрира гнал охотничий инстинкт: он был одновременно добычей и загонщиком. Лес пересекали узкие тропы, которые в основном проложили мелкие зверьки. Каким-то образом волку все время удавалось выбрать такую, по которой могла пройти и лошадь. Он держал морду довольно высоко, ловя приносимые ветром запахи.
Беглецы двигались по склону большого холма, заросшего белыми березами. Лошади опускали головы. Их грудь и сотрясающиеся бока были покрыты хлопьями пены. У следующего перекрестка Фенрир дал им небольшую передышку. Он остановился и начал скулить. Казалось, ему хотелось продолжить путь по прямой, но что-то заставляло его выбрать другую дорогу — ту, которая казалась шире и вела вниз.
Хакон поставил своего измученного коня рядом с Бекк и спросил пса:
— Куда теперь, Фенрир? Ну же, нам надо выбрать!
— Думаю, что это больше не имеет значения, скандинав: слушай!
Лай был уже совсем близко. Преследователи подъехали к последнему перекрестку и выбрали путь, который вел наверх.
— Как ты думаешь, сколько еще?
Она была так измучена, что едва могла говорить. Жан бессильно навалился на нее, словно был уже мертв.
— Недолго. — Хакон секунду смотрел на нее. — Наверное, следует строить другие планы. Планы боя.
— Их не меньше тридцати! Как мы можем с ними биться?
— Так же, как если бы их было трое — или триста. Сражайся так, будто тебе все равно, останешься ты жива или умрешь.
— Но мне не все равно. — Произнося это, она смотрела в лицо Жану.
Фенрир, который сделал еще несколько попыток побежать по дороге, которая вела вперед, внезапно трижды чихнул, тихо взлаял и прыгнул на нее, словно преодолев какую-то невидимую преграду. И тут же помчался дальше.
— Ну, наверное, он со мной согласен, — пробормотал Хакон. — На вершине холма умереть лучше, чем у подножия.
Проехав еще две минуты, беглецы оказались на поляне, за которой высились вышедшие на поверхность скалы. Хижина так хорошо маскировалась в зарослях, что поначалу они ее даже не заметили. Только струйка дыма выдала ее присутствие, хотя и ее можно было принять за ленту тумана, зацепившуюся за ветки дуба и липы, которые были согнуты, чтобы служить крышей постройки. Стены были сплетены из тонких веток, расправленных между стволами обоих деревьев. При более внимательном рассмотрении оказалось, что они укреплены на помосте, приподнятом над землей. Казалось, все строение свисает с деревьев, подобно огромному плоду.
— Что это? — вопросила Бекк, выходя из оцепенения.
— Подходящее место для того, чтобы умереть.
Хакон спешился и теперь двинулся вперед, натягивая лук. Лай был уже совсем близко. Их враги совсем скоро доедут до последней развилки.
— А вы за этим сюда приехали?
Казалось, что мягкий женский голос звучит не из хижины, а из самих деревьев.
Бекк с Хаконом переглянулись, а потом Бекк приблизилась к дубу и сказала:
— Мы предпочли бы остаться в живых. Но нам могут не дать возможности выбирать. Вы не можете нас спрятать?
— Похоже, я даже сама не могу спрятаться, раз вы меня нашли. Собаке или волку трудно найти дорогу наверх, но ваш пес ее отыскал. Наверное, ему это было очень нужно.
— Нам всем это было очень нужно. Наши преследователи убьют нас без всякой жалости. Они уже почти убили одного из нас — медленно и отвратительно.
Бекк вернулась туда, где положила Жана на землю. Осторожно приподняв его голову, она влила ему в рот остатки воды из своей фляги, но почти все тут же снова вылилось обратно.
На нее упала тень. Бекк не услышала ее приближения. Над ней стояла высокая женщина в балахоне из коричневой шерсти. Ее седеющие волосы были заплетены в одну длинную косу, доходившую ей до колен. Лицо у нее было изборождено морщинами, но сильные здоровые зубы блестели между полными губами, которые, похоже, привыкли улыбаться. В ее облике не чувствовалось усталости и боли, которые характерны для большинства пожилых женщин, измученных заботами, а мягкие карие глаза были полны доброты.
Лай собак слышался совсем близко. Наверное, они уже добрались до березовой рощи.
— Ваш пес пойдет за мной, если я его позову? — спросила женщина у Хакона.
— Он не слушается никого, кроме меня. А чего ты от него хочешь? — Хакон стоял у начала тропы, по которой они только что приехали, наложив стрелу на лук. — Нет, старуха, не приближайся к нему, он…
Но она уже подошла к Фенриру. При ее приближении пес напрягся, не поднимая головы. Он оскалил зубы и тихо зарычал. Но когда она наклонилась над ним и что-то зашептала ему в бархатистое ухо, он тихо заскулил. А когда она выпрямилась, к ошейнику Фенрира оказалась подвешена небольшая фляжка. Одна капля какой-то вязкой жидкости стекла с горлышка на землю.
— Отведи его туда, где расходятся две тропы, туда, где ему не хотелось идти вверх. Там было разлито много такой жидкости, а собаки этого терпеть не могут. Но когда ее вот так немного, — она указала на фляжку, из которой сочилось содержимое, — они от нее в восторге. Отправь пса по другой тропе, и они побегут за ним. Он к тебе вернется?
