— Ты, наверное, сошла с ума. Если даже я, донеся на твоего отца, и согрешил, то пусть меня накажет Господь. — Священник пытался храбриться, не задумываясь над последствиями своих слов. — Никто не давал тебе права вершить надо мной суд. Теперь мне все понятно, Беатрис. Ты заманила меня к себе лживыми обещаниями покаяться, даже и не подозревая, какой тяжкий грех ты тем самым на себя берешь. Ты — живое воплощение зла. Если ты не оставишь меня в покое, ты об этом еще пожалеешь!
— Хватит болтать! — крикнула Беатрис, вплотную приблизив свое лицо к лицу священника. — Сейчас вы вернете мне свой долг!
Острое лезвие кинжала рассекло посредине обе губы отца Парехаса, а затем прошло по верхней части подбородка перпендикулярно к предыдущему порезу. Из этих двух ран стала густо сочиться кровь, которая, стекая по горлу священника, пропитывала черную ткань его одеяния.
— Пусть этот новый крест святого Варфоломея откроет вам рот для праведных слов!
Амалия попросила у Беатрис кинжал и затем повернулась к священнику. Отец Парехас держался спокойно, и это казалось совершенно несовместимым с той опасной ситуацией, в которой он очутился. Он начал громко молиться, прося у Господа прощения за свои грехи и милосердия по отношению к этим двум заблудшим овечкам и к их больным душам.
Служанка Беатрис разрезала одежду священника — от горла до пупка — и, разведя ее в стороны, обнажила его грудь. Затем она посмотрела на него хищным взглядом дикого зверя.
— Знайте, что я — цыганка. Да, я принадлежу именно к этой нации, которая вызывает такую сильную неприязнь у большинства людей. Из-за крови, которая течет в моих жилах, меня преследовали, насиловали, били — и точно такая же судьба досталась и моим сородичам, многие из которых уже умерли. У нас нет религии, но мы прекрасно осознаем лживость вашей религии, потому что она не мешает вам пылать к нам такой ненавистью, что вы попытались нас уничтожить, словно мы какие-нибудь вшивые собаки. Мы с моей госпожой Беатрис научились получать удовольствие от мести. Она открыла мне глаза на радость свершения правосудия, которое уже само по себе является почти физическим удовольствием.
Она начала разрезать кожу священника в левой части его груди и, проведя длинную вертикальную линию, затем почти в самом низу пересекла ее короткой горизонтальной, нарисовав таким образом перевернутый крест.
— Пусть этот крест святого Варфоломея откроет ваше сердце для благих намерений!
Беатрис и Амалия, похоже, наслаждались своей жестокостью. Они смеялись, радуясь страданиям священника, словно это было для них нечто очень приятное, и визжали от восторга, когда он едва не терял сознание. Однако они старались все-таки не дать ему лишиться сознания.
Они стали проводить пальцами по его кровоточащим ранам и рисовать этой кровью кресты у себя на лицах, руках и открытой части груди.
Затем Беатрис снова направила кинжал на священника. Он с ужасом посмотрел на нее, мысленно умоляя Господа даровать ему быструю смерть.
— Мы избавим вас от греха. Для этого вы должны умереть в таких же муках, на какие обрекла себя святая Юстина — и на какие вы обрекли мою мать. Зло выйдет из вас через кресты, которые мы нарисовали на вашем теле, и вы уже никогда не попадете под его власть. Но сначала я хочу, чтобы вы очистились от своего греха передо мной.
Беатрис, словно одержимая, быстро орудовала кинжалом, вырезая на коже священника все новые и новые кресты.
— Вы — дочери Сатаны. — Отец Парехас был уже больше не в состоянии терпеть боль и страх и начал плакать, как ребенок. — Быстрее убейте меня! Я вас умоляю… — испуганно бормотал священник, пораженный такой жестокостью.
— Мы с удовольствием выполним ваше пожелание, но сначала вам нужно ответить на последний вопрос: вы донесли на моего отца по наущению Фаустины?
Отец Парехас подумал, что если он ответит «да», то это может повлечь за собой ужасные последствия, а потому он решил ничего не отвечать.
— Ваше молчание говорит само за себя. Теперь я более чем уверена в ее причастности к этому преступлению, и она за это заплатит.
Переглянувшись, Беатрис и Амалия вдвоем взялись за кинжал и, приставив его к сердцу отца Парехаса, стали медленно вонзать его в грудь священника, чувствуя, как дергаются его мышцы, как горячая кровь течет по их рукам, как кинжал входит в сердце. Они вонзили кинжал поглубже и держали его так, пока сердце их жертвы не перестало биться.
Отец Парехас умер, изрыгнув изо рта смешанную с пузырьками воздуха кровь и успев в последнее мгновение мысленно попросить у Господа, чтобы тот принял его в Царствие Свое.
Беатрис опустилась на колени, подняла руки вверх и стала смотреть в какую-то точку в пространстве. Амалия сделала то же самое.
— Мама, я только что отомстила за твою смерть. Отец, я отдала тебе жизнь этого человека как плату за его донос на тебя. Властелин тьмы, твоя воля была исполнена, и это заставляет наши сердца ликовать. Родители мои, вашей памяти я посвящу новую жертву — я убью Фаустину. Она была соучастницей преступления, совершенного против вас, и я не могу допустить, чтобы зло оставалось в ней. Я освобожу ее от этого зла при помощи святого Варфоломея.
Чтобы избавиться от трупа, Беатрис и Амалия затолкали его — правда с большим трудом — в бочку подходящих размеров, которую они обнаружили неподалеку и в которой уже почти не осталось вина.
Они решили, что на следующее утро Амалия, сославшись на то, что вино в этой бочке превратилось в уксус, попросит двух-трех слуг вывезти на повозке бочку из дворца и выбросить ее в каком-нибудь глухом месте в реку Мансанарес.
Они принесли побольше тряпок и воды и смыли в помещении все следы крови, какие только смогли заметить, а также стерли кресты, которые нарисовали кровью священника на своей коже. Сложив затем окровавленные тряпки и вообще все, что хоть чем-то напоминало об этом кровавом событии, в бочку с трупом, они тщательно ее закрыли.
— Я очень горжусь тобой, Амалия. Когда ты что-то делала своими руками, мне казалось, что это мои руки, а когда твои глаза заглядывали ему в душу, я видела там все, словно смотрела своими глазами. Нам удалось избавить мир от этого презренного создания. Ну, и как ты себя чувствуешь?
— Я все никак не могу позабыть о страданиях, которые причинил вам мой отец. Я вам многим обязана, и поэтому все, что я только что сделала, я могла бы повторить еще сотню раз, если бы вы меня об этом попросили. — Она ласково погладила лоб Беатрис, смахнув с него кусочек засохшей крови. — Однако должна признать, что если поначалу я просто вам подчинялась, то вскоре желание вам помочь уже не было моим единственным мотивом. Мне понравился этот красивый и благородный ритуал мести — такой продуманный и такой завершенный. Надо сказать, он доставил мне удовольствие. Я сделаю все, что вы пожелаете.
