— Ладно, тащи готовый! На завтрашний бой нам и этого хватит. А вот потом, к походу на короля, нам понадобится много… Ну, двигай! Живо!
Латники с обнаженными мечами встали по бокам Клауса, начальник еще раз вытянул его плетью. Рубаха Клауса, еще недавно белая и чистая, сейчас была полосатой от крови. Шел он шатаясь, будто пьяный, — жалкий, измученный человек, так непохожий на того парня, который прошлой ночью чуть не заставил Андреа покончить со своей девственностью.
«Он покажет! — Андреа лихорадочно соображала, что ей следует делать. — Если этот размазня отдаст им яд, они смажут им свои стрелы… А эти стрелы, стрелы герцогских лучников, уже завтра утром посыплются на воинов Шато-д-’Ора — на Альберта, Франческо, Ульриха… Господи, как же этому помешать?!» Опираясь о стены, обо все, что попадалось ей под руку, Андреа, чертыхаясь и постанывая от боли, добралась до колчана и лука, а затем с трудом вернулась к окну. Голоса воинов и Клауса слышались уже где-то в подвале дома, но разобрать, что они говорили, Андреа не могла.
А происходило там следующее. Клаус привел герцогских воинов в свою лабораторию: здесь он работал, здесь хранил яд.
Тут находились бочки с какими-то остро пахнущими растворами, глиняные тигли, медные ступки, висели пучки высушенных трав, стояла небольшая печка с плитой и горшками.
— Откровенно говоря, парень, твое занятие сильно смахивает на колдовство! — заметил главный с тревогой в голосе. — Показывай-ка нам яд, да пошли отсюда…
— Верно, мессир, давайте поживее отсюда — место тут проклятое… — поддержал его второй голос.
А третий и вовсе запаниковал:
— Тут ничего не стоит и черту появиться…
— Помалкивай, трус! — оборвал главный. — Показывай, рвань, где твое варево!
— Вот оно, ваша милость, — произнес Клаус, — в этом бочонке. Здесь его фунтов сорок. Хватит на три-четыре тысячи стрел…
— Запах от него не ядовитый?
— Нет. Его можно даже брать рукой, если на коже нет порезов.
— Ну, руками-то мы туда не полезем… Эй, молодцы, набейте-ка на бочонок какую-нибудь крышку! Да потащим его…
Опасливо держась за бочонок, они вышли из подвала. Тут бочонок поставили на землю и вновь открыли.
— Дай-ка стрелу! — приказал главный одному из воинов. Тот вытащил из колчана большую дальнобойную стрелу, окрашенную в ядовито-желтый цвет, и осторожно окунул наконечник в бочку.
— Так… — Главный несколько минут разглядывал почерневший наконечник. — Мужик, есть у тебя какая-нибудь живность? Коза, свинья, а?!
— Хлев вот он, ваша милость, — сказал Клаус.
— Открывай и выведи любую животину. Сейчас проверим…
— Ваша милость, клянусь Господом, я не обманываю вас! Не губите бессловесную скотину! — взмолился Клаус.
— А ну-ка, тащите барана. И немедленно! — взревел главный.
— Чем барана стрелять, меня убейте! — в отчаянии вскричал Клаус.
— Ишь, голубчик! — осклабился начальник. — Легкой смерти хочешь? Врешь, ты нам нужен! Молодцы, убрать эту рвань!
Воины, вытащив барана из хлева, отпустили его и набросились на Клауса. А главный, наложив стрелу с ядом на лук, прицелился в барана…
Андреа, сидя в комнате, с бессильной яростью вертела в руках лук. Да будь она здорова, она бы мигом уложила всех троих врагов. Но для этого ей нужно чем-то закрепить лук. Но чем?! Взгляд девушки метался по стенам комнаты, метался лихорадочно, но безнадежно…
…Начальник спустил тетиву, и стрела вонзилась барану в зад. Животное рухнуло на землю словно подкошенное, не издав даже предсмертного блеяния.
— Ловко, мессир! — похвалил кто-то из воинов. — Раз — и наповал.
Главный подошел к Клаусу, ничком лежавшему на земле со связанными руками и ногами, и, пнув его сапогом, объявил:
— Теперь ты раб его высочества герцога, гнусная мразь! А чтоб ты лучше это запомнил, мы тебя еще маленько посечем, а потом запрем здесь до утра… Ты, Марсиаль, останешься его сторожить, мы потащим бочонок.
— Мессир, а может, лучше взять его с собой? — спросил Марсиаль.
— Пока он нам не нужен… Стрел хватит. Пусть посидит тут в чулане. Он без окон, с каменным полом и дверь на крепком засове… Надежен вполне.
— А если сюда придут шато-д’орские?
— Постарайся не прозевать! Если увидишь, что они идут, убей мужика и уходи в лес, если сможешь…
— А если не смогу?
— Тогда умрешь как последний дуралей, понял?! Не трусь, дурачина. Просто в лодке нет места для четырех человек и бочонка. Ты ж не хочешь вместе с латами нырнуть в воду? Или, может, они у тебя деревянные?!
— Не бойся, Марсиаль! — горячо убеждал товарища второй воин, радуясь выбору старшего. — Вряд ли Шато-д’Оры полезут через реку. Да и весь берег сторожат люди маркграфа…
— Верно, — подтвердил старший, — без пароля там не пройдешь… А большие силы они посылать не станут. А об этом месте им никак не догадаться! Вовремя мы сцапали этого Шатуна…
«Значит, они перебрались сюда на лодке! — размышляла Андреа. — А почему я подумала, что они на лошадях? Ага, у них плети и шпоры, да и латы тяжеловаты, в таких пешими биться трудно… Кони, значит, у них за рекой…»
Словно отвечая на ее вопрос, старший сказал:
— Да, если б не Шатун, мы бы сюда не вышли! Через это болото, похоже, нет другой тропы…
— А не рано ли мы его прикончили, мессир? — спросил Марсиаль.
— Не бойся, на тропе я оставил знаки.. А ты, Роже, запомнил их?
— Запомнил, мессир Бертран: от большого камня, что у поваленной сосны, десять шагов до просеки в кустах, потом сто шагов по просеке до края болота, а там, в самом начале тропы, — труп Шатуна…
— Вот-вот! — хмыкнул мессир Бертран. — Понятно, почему я его уложил? Голова его, хоть и разрублена пополам, но указывает точно на шест, до которого надо идти не сворачивая. От шеста, тоже не сворачивая, — до следующего шеста, и так до пня с затеской… Там край болота… А затем шагов двести по просеке до перекрестка двух просек, свернуть налево и выйдем прямо к реке… Ну все, надо спешить! Но сперва еще как следует всыплем этому мужику… Снимайте с него портки!
Воины вновь уселись на плечи и на ноги Клаусу. Мессир Бертран с садистской ухмылкой на лице размахнулся плетью и изо всех сил принялся хлестать ею по исполосованному телу бортника. Клаус уже не мог даже громко стонать, он только хрипел, дергаясь под ударами, обдирая лицо о жесткие травинки и набивая рот травой и землей… Андреа, несмотря на свое презрение к Клаусу, с болью смотрела на это истязание, все яростнее ненавидя мучителей и все больше жалея их жертву.
— Довольно, — сказал мессир Бертран. — Теперь ты понял, мужик, что надо сразу подчиняться своему господину? Это тебе урок надолго. В другой раз не води нас за нос и не ври! А вы, молодцы, волоките его в подвал, я покажу куда.
