— Разве я раб или слуга, чтобы подходить к тебе? Кому надо меня спросить, тот сам подходит!
— Я на лошади!
— Так слезь!
— Это необязательно.
— Если у меня насморк или кашель, я что, не могу из-за этого работать? — ответствовал Шимин и вошел в дверь.
Всадник пробормотал несколько грубых слов, но подъехал на лошади поближе.
До сих пор я не знал, тот ли это, кого я жду. Но когда он приблизился к кузнице, чтобы спешиться, я понял, что лошадь светлая. На мужчине были красная феска, серое пальто и еще у него была маленькая светлая бородка. А когда он слез, я разглядел и красные турецкие сапожки. Да, тот самый!
Он привязал лошадь к двери кузницы и вошел в дом. Я скользнул следом. Кузнец прошел в большую комнату, туда, где лежала его жена. Поскольку чужой пошел следом за ним, я мог спокойно войти в дом, невидимый за ивовой перегородкой, и слышать все, о чем говорится. Человек стоял спиной ко мне, лицом к кузнецу. Женщина, похоже, немного пришла в себя, положила голову на руки и прислушивалась к их разговору.
Всадник упрекнул кузнеца, что он неприветлив с гостями, на что тот отвечал, что он приветлив только с честными людьми. Это было явной неосторожностью с его стороны.
— Ты что, считаешь, что я нечестен? — спросил тот.
— Да, я так считаю.
— Ты грубиян, каких мало. Откуда тебе знать, какой я. Ты что, меня знаешь?
— Да, я тебя знаю.
— Где же ты меня видел?
— Я тебя не видел, но слышал о тебе.
— От кого?
— От одного эфенди, который прямо называл тебя бандитом!
— Когда?
— Сегодня, совсем недавно.
— Ты лжешь!
— Нет, я говорю правду. И могу тебе это доказать. Я очень хорошо знаю, что ты у меня хочешь выведать.
— Но это невозможно!
— И тем не менее я знаю!
— Так скажи!
— Ты собираешься расспросить меня о Манахе эль-Барше и Баруде эль-Амасате.
Тот явно опешил:
— Откуда ты это знаешь?
— Все от того же эфенди.
— Кто это такой?
— Тебе ни к чему это знать. Если он сам пожелает,ты узнаешь.
— Где он?
— Этого я тебе не могу сказать.
— А если я заставлю тебя?
— Я тебя не боюсь!
— И этого не боишься? — Он вытащил кинжал.
— Ножик твой мне не страшен. Я здесь не один.
В этот момент я показался в проходе ивовой перегородки, и кузнец указал на меня. Человек обернулся, увидел меня и воскликнул:
— Дьявол! Это же дьявол!
От неожиданности он замер, да и я был поражен, признав в нем того, кто столь внимательно наблюдал за мной, когда я вел дервиша по улицам Эдирне. Вскрикнул он на валахском наречии. Значит, он уроженец Валахии? В такие напряженные моменты люди обычно не контролируют себя и заговаривают на родном языке.
Мне нужно было исправлять положение, подпорченное Шимином, — тому явно не следовало говорить, что он о нем что-то знает. Он должен был ожидать его вопросов, и только после этого мне следовало показаться.
— Это не совсем так, — ответил я тоже по-румынски.
— Нет, ты дьявол! — он пришел в себя, поднял кинжал, которым только что угрожал кузнецу, и спросил: — Что тебе надо? Я тебя не знаю!
— Этого и не требуется. Главное — я тебя знаю, славный мой!
Он сделал удивленное лицо, мотнул головой и заявил оскорбленным тоном:
— Я тебя не знаю, Бог свидетель!
— Не приплетай сюда Бога! Он-то как раз свидетель, что ты меня видел!
— Где?
— В Эдирне.
— Когда?
— А ты говоришь по-турецки!
— Да.
— Тогда давай оставим твой румынский. Этот храбрый кузнец тоже должен нас слышать и понимать. Ты не станешь отрицать, что присутствовал на суде над Ба-рудом эль-Амасатом в Эдирне?
— Меня там не было, и я ничего не ведаю. Вообще-то я не видел его среди зрителей в зале. Поэтому этот вопрос я замял, но задал другой:
— Ты знаешь Баруда эль-Амасата?
— Нет.
— И его сына Али Манаха — тоже?
— Нет.
— А почему же ты так испугался?
— Я никого не видел.
— Ах, так! И ты не знаешь Ханджу Доксати в Эдирне?
— Нет.
— И ты не помчался срочно предупредить членов твоей шайки о том, что видел меня с Али Манахом?
— Не могу понять, что ты от меня хочешь. Повторяю, ничего ни про что не знаю.
— А я утверждаю, что ты знаешь про бегство арестованного, что ты виновен в смерти Али Манаха, но не ведаешь, что пуля, посланная в меня, угодила в хаваса и сейчас ты находишься в пути, чтобы предупредить Манаха эль-Баршу и Баруда эль-Амасата. Все это мне отлично известно.
— И все же ты заблуждаешься. Ты явно меня с кем-то спутал. Где все это происходило? Как я понял из твоих слов, в Эдирне?
— Да.
— И как давно? Я не был в Эдирне больше года.
— Ты великий лжец. Где ты был в последние дни?
— В Мандре.
— А откуда едешь сейчас?
— Из Болдшибака, где находился со вчерашнего утра.
— Ты был в Мандре-на-Марице? Пожалуй, ты действительно был там, но в Эдирне тоже был и не надо отнекиваться.
— Мне что, поклясться?
— Твоя клятва гроша медного не стоит. Скажи, разве Бу-Кей лежит на пути из Мандры в Болдшибак?
— Бу-Кей? Такого места не знаю.
— Разве ты там не был?
— Никогда.
— И никого не расспрашивал о трех всадниках на двух белых лошадях и одной гнедой?
— Нет, никого.
— И никто тебя не направил к сторожу, который отослал тебя к киадже?
— Нет.
— Чудеса да и только. Все заблуждаются, один ты кристально чист. Ответь хоть, кто ты.
— Я купец.
— И чем же ты торгуешь?
— Всем.
— И как твое имя?
— Пимоза.
— Интересное имя. Ни в одном языке не встречал такое. Ты его сейчас выдумал?
Брови его сошлись к переносице.
— Господин, — гневно произнес он, — кто дал тебеправо говорить со мной в таком тоне?
— Я его сам себе дал! Тут кузнец добавил:
— Это тот самый эфенди, о котором я говорил.
— Я уже понял, — ответил он. — Но он может быть эфенди над всеми эфенди, но не смеет разговаривать со мной так. Я знаю способ научить таких, как он, вежливости и обходительности.
— Ну что, начнем? — спросил я насмешливо.
— Давай.
Он положил руку на сумку с пистолетами и наполовину вытащил один.
— Хорошо, я принимаю твой язык — он понятен всем. Буду вежливее. Будь так любезен, сообщи, пожалуйста, где ты родился?
— Я серб из Лопатиц-на-Ибаре.
— А я-то сначала по неопытности принял тебя за валаха или румына, что, собственно, одно и то же. А куда ты едешь?
— В Измилан.
— Чудесно! Такой смышленый человек и делает такой крюк! Как же ты попал в Кушукавак, если у тебя было намерение ехать из Мандры в Измилан? Твой путь увел бы тебя заметно южнее.
— Ты что, служишь в полиции, что расспрашиваешь меня о моем пути!
