— Ха! Что говорит Махбуб Али? — он даже не взглянул на говорившего, и Киму стало ясно, что он знает, о чем идет речь.
— Родословная белого жеребца вполне установлена.
— Чем это доказано? — англичанин перешел к шпалерам из роз, окаймлявшим аллею.
— Махбуб Али дал мне вот это доказательство, — Ким швырнул в воздух комочек бумаги, и он упал на дорожку рядом с человеком, который наступил на него ногой, увидев, что из-за угла выходит садовник. Когда слуга ушел, он поднял комочек, бросил на землю рупию — Ким услышал звон металла — и зашагал к дому, ни разу не оглянувшись. Ким быстро поднял монету; впрочем, несмотря на условия своего воспитания, он был истым ирландцем и считал серебро наименее важным элементом всякой игры. Чего он всегда хотел, так это наглядно узнавать, к каким результатам приводит его деятельность; поэтому, вместо того чтобы ускользнуть прочь, он лег на траву и, как червь, пополз к дому.
Он увидел — индийские бунгало открыты со всех сторон, — что англичанин, вернувшись в расположенную за углом веранды заваленную бумагами и портфелями туалетную комнату, служившую также кабинетом, сел читать послание Махбуба Али. Лицо его, ярко освещенное керосиновой лампой, изменилось и потемнело, и Ким, подобно всем нищим привыкший следить за выражением лиц, отметил это.
— Уил! Уил, милый! — прозвучал женский голос. — Иди в гостиную. Они вот-вот приедут.
— Уил! — снова прозвучал голос пять минут спустя. — Он приехал. Я слышу, как солдаты едут по аллее.
Человек выскочил наружу без шляпы, а в это время у веранды остановилось большое ландо, вслед за которым ехали четыре туземных кавалериста, и из него вышел высокий черноволосый человек, прямой как стрела. Впереди шел молодой любезно улыбавшийся офицер. Ким лежал на животе, почти касаясь высоких колес. Хозяин и черный незнакомец обменялись двумя фразами.
— Конечно, сэр, — быстро проговорил молодой офицер. — Все обязаны ждать, если дело касается лошади.
— Мы задержимся не больше, чем на двадцать минут, — сказал знакомый Кима. — А вы будьте за хозяина, занимайте гостей и все такое.
— Велите одному из солдат подождать, — сказал высокий человек, и оба они прошли в туалетную комнату, а ландо покатило прочь. Ким видел, как головы их склонились над посланием Махбуба Али, и слышал их голоса: один голос был тихий и почтительный, а другой решительный и резкий.
— Дело идет не о неделях, а о днях, чуть ли не о часах, — произнес старший. — Я давно уже ожидал этого, но вот эта штука, — он хлопнул по записке Махбуба Али, — решает дело. Кажется, у вас сегодня обедает Гроган?
— Да, сэр, и Маклин тоже.
— Отлично. Я сам поговорю с ними. Дело, конечно, будет доложено Совету, но здесь случай такого рода, что мы имеем право действовать немедленно. Предупредите Пиндскую и Пешаварскую бригады. Это внесет путаницу в расписание летних смен, но тут уже ничего не поделаешь. Вот что получается, если их сразу же не проучить хорошенько. Восьми тысяч, пожалуй, хватит.
— Как насчет артиллерии, сэр?
— Я посоветуюсь с Маклином.
— Так, значит, война?
— Нет, карательная экспедиция. Когда чувствуешь себя связанным действиями своего предшественника...
— Но, быть может, С.25-й солгал?
— Он подтверждает донесение другого лица. В сущности, они уже шесть месяцев назад показали свои когти. Но Девениш утверждал, что имеются шансы на мир. Конечно, они воспользовались этим, чтобы пополнить свои силы. Немедленно отправьте эти телеграммы... новый шифр, не старый — мой и Уортонов. Не думаю, что нам нужно заставлять дам ожидать нас дольше. Все остальное мы обсудим за послеобеденными сигарами. Я не сомневался, что так и будет. Карательная экспедиция — не война.
Когда кавалерист отъехал, Ким пробрался к задней половине дома, где он, основываясь на своем лахорском опыте, ожидал получить пищу и... информацию. Кухня кишела возбужденными поварятами, один из которых толкнул его.
— Ай, — взвизгнул Ким, притворяясь плачущим, — я только пришел помыть тарелки, чтобы меня за это накормили.
— Вся Амбала сюда устремилась за этим же. Убирайся отсюда! Они сейчас суп кушают. Ты думаешь, что нам, слугам Крейтона-сахиба, нужна чужая помощь при большом обеде?
— А это очень большой обед? — спросил Ким, косясь на блюда.
— Еще бы. А главный гость не кто иной, как сам джанги-лат-сахиб[15].
— Хо! — издал Ким гортанный возглас изумления. Он узнал все, что хотел, и, когда поваренок отвернулся, ушел прочь.
— И вся эта суматоха, — сказал он себе, по своему обыкновению думая на хиндустани, — происходит из-за родословной какой-то лошади. Махбубу Али надо бы поучиться лгать у меня. Всякий раз, как я передавал поручения, они касались женщин. Теперь — мужчин. Тем лучше. Высокий человек сказал, что они пошлют большую армию наказывать кого-то... где-то там... Вести пойдут в Пинди и Пешавар. И пушки будут. Надо мне было подползти поближе. Новости важные!
Вернувшись, он увидел, что младший брат двоюродной сестры земледельца во всех подробностях обсуждает семейную тяжбу вместе с земледельцем, его женой и несколькими приятелями, а лама дремлет. После ужина кто-то передал ему хукку, и Ким чувствовал себя почти мужчиной, посасывая гладкую кокосовую скорлупу; он высунул ноги наружу, под свет луны, то и дело щелкал языком и вставлял в разговор свои замечания. Хозяева были с ним чрезвычайно любезны, ибо жена земледельца рассказала им, что ему привиделся Красный Бык и что он, по всей вероятности, явился из другого мира. Кроме того, лама служил предметом великого и благоговейного любопытства. Позже зашел домашний жрец, старый веротерпимый сарсатский брахман, и, само собой разумеется, завел богословский диспут с целью произвести впечатление на все семейство. Конечно, в вопросах веры все держали сторону жреца, но лама был гостем и новым человеком. Его мягкая доброта, внушающие почтение китайские цитаты, звучавшие как заклинания, приводили собравшихся в полный восторг, и в этой благожелательной атмосфере он, расцветший как лотос Бодисатвы, стал рассказывать о своей жизни в великих Сачзенских горах, жизни, которую вел до того момента, когда, по его собственным словам, «встал, чтобы искать просветления».
Затем выяснилось, что в дни его мирской, суетной жизни он был мастером по составлению гороскопов, и домашний жрец попросил его описать свой метод. Каждый из них называл планеты именами, которые другой понять не мог, и показывал пальцем вверх на крупные, плывущие во мраке звезды. Хозяйские дети без помехи дергали его четки, и лама, совершенно позабыв об уставе, запрещающем смотреть на женщин, рассказывал о вечных снегах, об оползнях, заваленных проходах, отдаленных скалах, где люди находят сапфиры и бирюзу, и о той чудесной пересекающей горы дороге, которая в конце концов доходит до самого Великого Китая.
