Ознакомительная версия.
Пропажа нашлась на заборе, наскоро возведенном у сараев. Клява был занят делом. Он достал наконец из-за пазухи свой сверток. Там оказались нарезанные листы плотной оберточной бумаги и толстые карандаши, обязательное орудие плотницкого ремесла. Глядя сверху на окруженный публикой аэроплан, плотник зарисовывал обтянутые льняным перкалем крылья из сосновых реек.
— А где Танюшка? — вдруг спросила Терская.
Девушка под шумок сбежала.
Селецкая встала и поднесла к глазам бинокль Сальтерна.
— Да вот же она, вон там — ее шляпка! Она, кажется, со Зверевой разговаривает…
Это было чистой правдой — Танюша, рискуя попасть под «фарман», пробралась-таки к авиатриссе.
— Госпожа Зверева! Лидия Виссарионовна! — закричала она. — Вы просто чудо! Я вами восхищаюсь!
Летчица, уже вставшая с сиденья, повернулась к ней.
— Не надо, я сама, — строго сказала Зверева мужчинам, протягивавшим к ней руки. И, соскочив наземь, поморщилась — не все еще зажило после апрельской катастрофы.
Ловкая Танюша оказалась рядом с ней и смотрела на нее огромными и безумными глазами.
— Госпожа Зверева, я тоже хочу летать! Я страшно, страстно хочу летать! Как вы! Честное слово! — восклицала она. — Вы мой идеал!
— Погоди, Володя, — строго сказала Зверева невысокому молодому человеку в летной куртке, обнявшему ее за плечи; Танюша не сразу узнала в нем Слюсаренко. Но строгость была лишь в голосе — не во взгляде, и юная артистка прекрасно это поняла.
Авиатрисса улыбнулась ей.
— Милая барышня, теперь многие девушки захотят подняться в небо. Моя цель — дать им такую возможность. Но этому надо учиться, учиться всерьез. Я думаю, нам удастся открыть в Риге летную школу, дирекция завода «Мотор» готова нас поддержать…
— Я буду первой вашей ученицей! — тут же выпалила Танюша.
— Если вам позволят ваши родители, барышня, — охладил ее восторг Слюсаренко. — Вы ведь живете в семье?
— Да…
— Мы не хотим, чтобы на аэродром прибегали возмущенные родственники и требовали от нас отчета, — продолжал Слюсаренко. — Если девица или дама самостоятельна, не испытывает финансовых затруднений и никому не обязана подчиняться — то милости просим.
— Я могу оплатить обучение, у меня есть свои средства! — это было не совсем враньем, Танюша имела в виду подаренные матерью дорогие вещицы — часики, кольца, медальоны, сережки.
— В этом никто не сомневается, моя милая, — Зверева опять улыбнулась. — Но вы еще очень молоды. Если ваши родители желают для вас такого ненадежного будущего — приходите вместе с ними, когда будет объявлено о наборе в школу…
— Вы замечательная! И я буду учиться у вас!
— Не сомневаюсь!
Зверева обняла Танюшу и поцеловала в щеку.
У юной актрисы уже были скромные девичьи приключения, и среди них видное место занимал ночной поцелуй после премьеры со Славским. Правда, Славский был не совсем трезв, но это обстоятельство Танюша игнорировала — поцелуй-то был самый настоящий, не то что со студентом Пуркевичем в Ростове или этим чудаком Валечкой в Саратове. Но все померкло, когда авиатрисса ласково прикоснулась губами к щеке девушки.
Теперь стало ясно: небо, небо и только небо!
— Да пропустите же! — услышала она сердитый голос, повернулась — и увидела прямо перед собой охапку роз изумительной величины. Это была целая клумба. Розы торчали из огромной корзины, а корзину держал, прижимая к животу, мужчина, чье лицо сквозь цветы было неразличимо.
Но он опустил свою клумбу к ногам Зверевой, и стало видно — это румяный крепыш с совершенно круглой физиономией, с круглыми черными глазами, способными выразить неземной восторг, со смешными усиками и с безупречной белозубой улыбкой. Его черный котелок сбился набекрень, и физиономия была так забавна, что сразу вызвала у всех симпатию.
— Я преклоняюсь перед вами, мадам Зверева, — сказал даритель корзины. — Я хочу сделать некоторый презент — не вам лично, а вашей будущей школе! Я сниму для вас помещения в Зассенхофе и буду оплачивать аренду в течение года! Это же не бриллианты, не золотой сервиз — такой подарок вы можете принять?
— Мне, право, неловко, — ответила авиатрисса. — Ведь учеников будет много, помещения потребуются большие…
— Но все очень просто — возьмите меня в ученики, а аренда будет моей платой за уроки, — весело сказал крепыш. — Разрешите представиться — Федор Иванович Таубе, адвокат из Ревеля. Нарочно ради вас приехал в этот убогий лифляндский городишко.
И мигом у него в руках появились визитные карточки. Он вручил их Зверевой, Слюсаренко, Калепу, механикам, одна досталась и Танюше.
Девушка сообразила — этот человек может ей пригодиться, когда придется воевать с госпожой Терской за право учиться на летчицу. И сунула визитную карточку в карман бледно-лилового жакета.
— Помещения могу предоставить и я. Как совладелец «Мотора», могу распоряжаться зданием заводской конторы… — начал было Калеп.
— Но это, насколько понимаю, должны быть учебные классы с таблицами на стенах и с доской, как в гимназии, — перебил его Таубе. — А в самом деле, есть ведь в Зассенхофе хоть какая-то школа?
Танюша не сводила глаз со Зверевой. Авиатрисса и точно была ее идеалом женщины — молодая, сильная, отважная, с огромными выразительными глазами, с пышными темными волосами — когда Зверева сняла шапку, на плечи рухнул целый водопад, а наземь посыпались бесполезные шпильки. Мужчины не заметили — а Танюша заметила, что Зверева, уже почти не прислушиваясь к рассуждениям о школе, смотрит поверх голов вдаль.
Девушка проследила взгляд и застыла, пораженная красотой.
Ибо что может быть прекраснее стройного всадника на высоком чистокровном коне?
Наездник, на которого обратили внимание артисты, подъехал совсем близко к аэроплану. Его посадка в седле была безупречна, жокейская шапочка и короткий сюртук ему шли изумительно. Сверху вниз он глядел на авиаторов — и на растрепанную Лидию. Потом он незаметным движением пальцев и коленей заставил гнедого коня сделать вольт буквально на пятачке и поехал прочь. Солнце светило ему в лицо, а для тех, кто наблюдал за ним, он превратился в силуэт, окаймленный сиянием.
Похоже, он нарочно вернулся, подгадав к приземлению аэроплана, чтобы блеснуть гордой мужской красотой — и высокомерно исчезнуть.
Всадник удалялся — а Танюша все еще видела его лицо, тонкое, породистое, прекрасно вылепленное. И мысль у нее возникла самая далекая от авиации — что надо бы в дневничке, который ведет всякая незамужняя девица, дать красавцу имя Кентавр. Славский там был «дон Педро», Алеша Николев — «Керубино», Лиодоров, имевший наглость сказать два комплимента, — «Панталоне» (каким-то образом тощие ноги артиста, создававшие иллюзию, будто их в брюках вовсе нет, увязались у Танюши с персонажем итальянской комедии). Почти забытый студент Пуркевич был «Бертран» — потому что Танюша влюбилась в пьесу Ростана «Принцесса Греза», где друг главного героя как раз и был отважный, но неосмотрительный рыцарь Бертран. Гусарский ротмистр Данилов, с которым Танюша всего раз танцевала, был «Партизан», и ему посвящалась большая часть дневничка…
Ознакомительная версия.
