— Счастливо вам добраться до места, сэр! — с чинопочитанием в голосе воскликнул он. Жан снова молча кивнул и закрыл перед носом полицейского дверь. Он сумел не произнести ни слова. Скрыть его французский акцент было очень сложно. Но и на этот раз обошлось. Хорошо, что Барнетт не догадался привлечь к себе внимание каким-нибудь шумом. Жан с облегчением в душе сел на полку в ногах у Фанфана, который так и не проснулся за время проверки документов. Через час поезд медленно отправился дальше.
Глава IVВагон тряхнуло так, что Жан свалился с полки и больно ударился о край столика плечом. Ничего не соображая спросонья, он вскочил на ноги и вдруг возле самого уха, пробив навылет двойное стекло, просвистела пуля, заодно просадив и дверь в купе. Жан запоздало присел и увидел лежащего на полу Фанфана, который, видно, тоже еще не пришел в себя. — Обстрел, засада! — только и сумел проговорить тот, вытянувшись плашмя, ногами к окну. Вторая пуля, обдав лежащих осколками стекла, исчезла за дверью купе. Да, это была засада. Засада буров. А кого же еще? До слуха Жана донеслась винтовочная трескотня. Знакомый звук маузеров. Со стороны поезда слышалась ответная пальба. С каждой минутой перестрелка усиливалась. Еще несколько пуль залетело в окно, превратив дверь в крупный дуршлаг. Нужно было чем-то прикрыть окно, а то еще друзья-буры запустят сюда гранату и она здесь разнесет все в клочья. Но никаких металлических заслонок нигде возле окна не просматривалось. И тут Жан обратил внимание на столик. Размером он был как раз с оконный проем. Да и сделан из прочной стали. Точно. Изобретательные эти англичане. Жан, рискуя быть подстреленным, налег на стальной столик снизу и он на удивление легко вошел в оконные пазы. Тут же на тыльной части стала заметна заслонка, которая превратилась в амбразуру с довольно широким радиусом обстрела. Прикрыв окно, Жан повернул к Фанфану. Но тот уже поднялся с пола и виновато посмотрел на своего командира.
— Извини, хозяин, что-то я струхнул, — проговорил Фанфан, — отвык от стрельбы, — добавил он, оправдываясь.
— Ничего, скоро снова привыкнешь, — утешил его Жан.
Опять пара пуль со стеклянным треском ударилась о столик и отлетела от него рикошетом с противным визгом. С хвоста поезда длинной очередью ударил пулемет, но тут же захлебнулся. Наверное, заклинило патрон. Если у нападавших буров имелась артиллерия, то скоро защитникам поезда придется несладко. У них надежда только на расположенную где-нибудь поблизости воинскую часть, которая должна была охранять железную дорогу. Рельсы с той и с другой стороны, наверняка, взорваны одновременно, потому что Жан во сне не слышал взрывов. Нужно отсюда поскорее выбираться. Становиться беззащитной мишенью, даже для своих, очень не хотелось. Но и погибнуть от случайной пули, бурской или английской тоже не очень-то радовало. А сидеть в купе под обстрелом было невыносимо. В буквальном и переносном смыслах. Жан заглянул в пулевое отверстие на двери. Весь коридор потонул в пороховом дыму, среди которого неясно маячили фигуры стреляющих через окна пассажиров-офицеров.
— Нужно уходить! — почти крикнул Жан на ухо Фанфану.
— А что с этим делать будем? — парижанин махнул головой в сторону лежащего Барнетта.
— Мы возьмем его с собой для прикрытия, — решил Жан.
— И зачем с ним возиться? Лучше бросить его здесь, если решили не убивать. Кто-нибудь да обнаружит.
— Мне надо задать ему несколько вопросов, — серьезно произнес Сорви-голова. Он говорил почти нормальным голосом: перестрелка в этот момент почему-то затихла. Жан Грандье наклонился над пленником и вынул у него изо рта кляп.
— Барнетт, вы хотите жить? — задал Жан тривиальный вопрос. Барнетт ничего не ответил, только с ненавистью посмотрел на Жана.
— Мне кажется, что не хотите, — угрожающе проговорил Сорви-голова, доставая из кобуры револьвер.
— Хочу, — прошептал Барнетт и отвернулся.
— Ну, тогда слушайте меня внимательно. Сейчас вы встанете, после того, как я вас развяжу, и мы пойдем по коридору к тамбуру. Там много офицеров. И стоит вам только привлечь их внимание любым жестом или словом, вы тут же получите пулю в затылок. Я вам это гарантирую. Вам все понятно? Ну, тогда поднимайтесь, — закончил Сорви-голова, развязывая путы на руках и ногах Барнетта. Тот с трудом поднялся и сел, растирая затекшие конечности. За сутки путешествия в связанном виде, на гладко выбритом лице Барнетта появилась темная щетина. Он несколько минут сидел на своей полке, словно в прострации, глядя в одну точку. Жан бесцеремонно растолкал его.
— Вставайте, Барнетт, выходим, — и открыл изрешеченную дверь купе. Саквояж он не забыл прихватить с собой. Первым в дымный коридор вышел Фанфан. За ним, шатаясь, как пьяный, двинулся Барнетт. Замыкал шествие Сорви-голова с саквояжем и револьвером наизготовку. Несколько офицеров, повернувшись полубоком, изредка стреляли через амбразуры в вагонных окнах. Делали они это, почти не целясь, наугад. Зато нападавшие били целенаправленно. Поперек коридора уже лежало с десяток трупов с простреленными головами. Кровь густыми ручьями текла вдоль ковровой дорожки, впитываясь в нее. Большинство убитых были без мундиров, в одних рубашках. Они погибли, наверное, в первые минуты нападения. На идущих в сторону тамбура никто не обращал внимания. Только один офицер, перезаряжая свой револьвер, бросил им вслед фразу:
— Пригните головы, джентльмены. Эти чертовы буры бьют без промаха.
Барнетт тут же наклонился и пошел за Фанфаном на полусогнутых ногах. В тамбуре было темно и еще больше задымлено. Возле двери, ведущей в соседний вагон, стоял солдат с винтовкой наперевес. Он загородил путь идущему впереди Фанфану.
— Проход запрещен, господа! Приказ начальника поезда.
— У нас спецпропуск, — произнес из-за спины Барнетта Сорви-голова.
— У меня приказ для всех, сэр, — извиняющимся тоном сказал солдат. — Вернитесь в вагон, — несмело поднимая винтовочный ствол, добавил он. В этот момент Барнетт из-за всех сил толкнул Фанфана в спину и, упав на пол ничком, закричал часовому: — Стреляй, это лазутчики врага! Часовой вскинул винтовку. Но выстрел раздался с другой стороны. Солдат обмяк, свалившись на лежащего Барнетта. Сорвиголова опустил свой револьвер, направив его в затылок Барнетту.
— Мне так и хочется вас пристрелить, как шелудивого пса. Но время еще не настало. Вставайте! — приказным тоном договорил Жан. Барнетт с трудом выбрался из-под тела часового и встал лицом к входной двери, опустив руки по швам. Следом за ним, потирая ушибленный лоб, поднялся Фанфан. Он, не церемонясь, закатил англичанину звонкую оплеуху.
