Один лишь Одиссей, — с тех-то пор и пошла слава о его уме, — лишь он один сразу смекнул, в чем может быть истинная причина чуда, сотворившегося на Скиросе.
Но как в этом удостовериться? В лицо-то он Ахилла не знал. Ведь не станешь раздевать девушек, чтобы определить, что они там под одеждами прячут!
Придумал, однако, Одиссей, как ему тут поступить!..
...Спустя какое-то время приплыл на Скирос корабль финикийских торговцев. Являются они в царский дом, раскладывают товары, ткани, ленты, гребни для волос, кружева. Девушки набежали, толпятся около них, прицениваются. Только один купец незадачливым оказался: привез он на продажу оружие, будто не ведал вовсе, что на Скиросе едва ли он разбогатеет на таком товаре. Лишь одна девушка с рыжими волосами стояла возле него и с восхищением разглядывала щиты, дорогие доспехи, ощупывала, сколь остры клинки мечей...
Вдруг за воротами — какой-то шум, гам, боевые кличи, звон оружия, — уж не пираты ли высадились на берег Скироса? Девушки с визгом и воплями бросились врассыпную.
И только рыжеволосая Пирра поступила иначе — она схватила щит, меч и бесстрашно устремилась навстречу неприятелю.
Однако за воротами ее уже встречал Одиссей:
— Приветствую тебя, доблестный Ахилл, сын Пелея. Идем же на мой корабль, царь царей Агамемнон давно ожидает тебя.
Так небольшое время спустя оказался Ахилл во Фригии, чтобы сразиться там с исполином Бусилаем.
Почему же в тот поход его везли в закрытой повозке и почему все еще выряженного девушкой? О, это уж особая предосторожность Агамемнона, для которой, конечно, были у него причины!
Если бы с самого начала все в нашем войске знали, что в походе участвует славный Ахилл, то весть об этом тут же разнеслась бы по всем царствам. Непременно дошла бы она и до птелейского царя Фридона, — тогда бы он, может, и не решился давать клятву именем Зевса, что в случае поражения своего Бусилая отдаст себя и свой город на милость Агамемнона.
Имелась и другая, не менее важная причина. Умна была Фетида, и узнай она, что ее сына забрали со Скироса — могла бы изыскать какой-нибудь способ выкрасть и снова спрятать его. А про какую-то рыженькую девушку, которую везут в повозке, кто станет говорить? Мало ли девушек обычно возит за собой наш микенский царь!..
Ну а уже после того, как Ахилл одержал победу над Бусилаем и стал правителем Птелея, — дело сделано, и пускай себе Фетида обо всем узнаёт!
Но ведь не для одного только похода на не заслуживающий доброго слова Птелей нужен был Ахилл Агамемнону — куда более дерзкие замыслы на будущее уже вынашивал наш царь царей: простереть свою власть и на ионический берег. Тут не обойтись без большой, кровопролитной войны, какой еще не знал наш мир, — вот когда в особенности понадобится сила и отвага Ахилла!
Но как удержать при себе этого юношу, своенравного, как кентавр? Да еще при его матушке, помышляющей лишь об одном — как отбить у своего сына охоту воевать на стороне Агамемнона!
Однако и тут Агамемнон придумал кое-что. Был в Микенах один юноша прекрасной наружности, но сама богиня злого рока Асида, верно, с момента рождения приметила его, ибо рожден он был, как это стало ясно потом, на горе Трое и троянцам, на горе Фетиде и Ахиллу, на горе всему и всем, кроме разве Микен и микенского царя Агамемнона...
Имя этому юноше было Патрокл...
Пожалуй, даже соблазнивший Елену троянский Парис не превосходил его красотою. И был этот Патрокл щедро одарен богами — отлично правил колесницей, метко стрелял из лука, был отважен; кроме того, знал все лучшие песни, умел превосходно играть на кифаре; при всем при том нравом был мягок и не горделив. Превосходный, в общем, юноша, второго такого мне видеть не приходилось.
Этого самого Патрокла и направил Агамемнон в помощь Ахиллу в Птелей.
...Вот здесь, дорогой Профоенор, я должен несколько отступить от своего повествования.
Почему мы, ахейцы, в бою в последние века столь превосходим все другие народы? Конечно, наши воины лучше подготовлены к схваткам, а наши полководцы сызмальства обучаются военной науке — стратегии; но, уверен, есть и еще одна, ничуть не менее важная причина наших славных побед, что мы всегда одерживали над всеми — над коварными финикийцами, над дикими эфиопами, над спесивыми египтянами, над грозными ассирийцами, — над всеми народами обозримого мира.
А дело тут в дружбе, да, да, в нашей дружбе, мой милый Профоенор!
Ведь у других народов — как? Люди воюют либо по принуждению своих царей, либо по собственной воле, то есть, в таком случае, — ради грабежа. Потому и воины у них не очень-то надежные.
А как у нас бывало в те времена?
Ахейский мальчик становился воином уже в двенадцать лет. И вовсе не по принуждению и не из корысти, а потому что тебя потом и ахейцем не будут считать, если ты не нюхал военной жизни. В мое время таким и жениться было запрещено.
И служили по пятнадцать лет. И при этом жили не в городах, а в военных лагерях.
Сейчас ничего этого уже нет — потому и страшно мне становится, Профоенор, когда думаю о дорийской угрозе, надвигающейся с Севера...
...Да, так вот! Представь себе — попадал двенадцатилетний мальчик на военную службу. Пока еще не настоящим воином, а эфебом, учеником. Отрывался от семьи, ни матери, ни отца, ни деда рядом, — кто мог наставить его, кто мог защитить?
Но и взрослые воины, гоплиты, в свой черед испытывали потребность, которая появляется у любого уверенного, сильного человека — потребность кого-то близкого наставлять, защищать.
Потому и получалось так, что каждый эфеб тотчас попадал под опеку одного из гоплитов, и на долгие годы они становились самыми близкими людьми...
До тебя, возможно, доходили слухи, что порой между ними возникала и порочная плотская связь... Нет, нет, не верь, Профоенор, не верь! Подобные слухи может распускать лишь тот, кто не знает вовсе тогдашней военной жизни!.. Ну, может, и случалось такое изредка, а каралось, поверь, весьма строго. Никак это не было правилом — о, нет, о, нет! Эта была чистая мужская дружба, заменявшая им домашнюю жизнь, с которой они расстались с детства на многие годы.
Кстати, это способствовало и тому, что всегда был прекрасен и внешний облик наших воинов. Мы, ахейцы, как никто другой в мире, ценим красоту. Оттого всякий гоплит желал, чтобы хорошо выглядел его подопечный эфеб. Ну и сам, конечно, старался, чтобы его эфебу не было стыдно за своего старшего друга.
Вот почему наши воины, в отличие от воинов из остальных земель, всегда бывали выбриты, красиво причесаны, каждый день совершали омовения, умащивались маслами, и, уж поверь, никогда от них за версту не воняло козлом, а изо рта у них не разило чесноком, как от каких-нибудь хеттских воинов, от храбрых ассирийцев или от презренных эфиопов.
