— Нет, — сказал Торгрим. — Она оказала нам добрую услугу. В Дуб-Линне. Она спасла жизнь Харальду. И пощадила тебя. Оставь ее в покое.
— Мне плевать, что она сделала для тебя. Меня волнует лишь то, как она обошлась со мной. И моими людьми.
— Она защищала свой дом и свой народ, — возразил Торгрим. — Кто на ее месте не поступил бы так же? Или ты готов убить ее только за то, что она перехитрила нас?
Двое мужчин уставились друг на друга, и ненависть, ощущаемая физически, повисла между ними. Никто из них не проронил ни слова. Но Торгрим чувствовал, что время уходит, как вода сквозь пальцы, и с каждым мгновением их шансы на благополучное бегство уменьшаются.
— Оставь ее в покое, — решительно повторил он. — Только посмей ее тронуть и, клянусь Одином, ты заплатишь мне за это.
Он увидел, как Арнбьерн ослабил хватку. Ночной Волк уже повернулся, чтобы последовать за остальными, когда уловил за спиной какое-то движение, но, прежде чем он успел развернуться, тонкий клинок острого, как бритва, кинжала пробил его кольчугу и глубоко вошел в тело, наткнулся на лопатку, соскользнул и застрял в мышцах под левой рукой.
Он резко развернулся, но Арнбьерн не выпустил из рук кинжал, и тот выскользнул из раны. Торгрим ощутил, как его бок под туникой заливает теплая кровь. Мгновением позже пришла боль, молнией пронзившая ему плечо, шею и спину. Он пошатнулся, его повело в сторону, но он не сводил глаз с кинжала, с которого капала кровь и который по-прежнему сжимал в руке Арнбьерн.
С обеих сторон к Арнбьерну ринулись Харальд и Орнольф, занося мечи для удара, и ярл в ужасе бросил взгляд сначала на одного, а потом на другого.
— Нет! — рявкнул Торгрим, сам удивляясь силе, прозвучавшей в его голосе.
Это должно было случиться, к такой развязке дело шло давно, и он не мог позволить, чтобы Арнбьерна просто изрубили на куски. Его правая рука все еще повиновалась ему, ни у него, ни у Арнбьерна не было щитов, так что левая ему не понадобится. Честный бой.
— Мы сами решим с Арнбьерном наш спор, — сказал Торгрим, поднимая Железный Зуб и чувствуя, как его вновь пронзает острая боль. Он вдруг понял, что, быть может, только что сделал самую большую и последнюю ошибку в своей жизни. — Пусть никто не вмешивается.
Арнбьерн вытер кинжал о штаны, сунул его в ножны и обнажил меч. Они атаковали друг друга одновременно, и клинки скрестились с лязгом, прозвучавшим неестественно громко в тишине церкви. Викинги столпились вокруг сражающихся, образовав нечто вроде амфитеатра. Торгрим повернулся боком к Арнбьерну, отведя раненое плечо назад, сделал выпади промахнулся. Арнбьерн же широко замахнулся своим мечом, целя в Железный Зуб, но Торгрим отвел свой клинок в сторону, и меч Арнбьерна провалился в пустоту.
Ночной Волк снова атаковал, и Арнбьерн попятился. По спине Торгрима, теплая и влажная, текла кровь. Такой боли, которая терзала его плечо, он не испытывал уже очень давно.
Арнбьерн вновь взмахнул своим мечом, но на этот раз Торгрим запоздал, и Арнбьерн попал по Железному Зубу и отбил его в сторону. Шагнув вперед, он сделал стремительный выпад, и Торгриму, не имевшему щита, не осталось ничего иного, кроме как подставить затянутую в кольчугу левую руку, чтобы парировать удар. Но рука уже не повиновалась ему, и, когда она встретилась с мечом Арнбьерна и отвела его вбок, боль лишь усилилась. Арнбьерн шагнул еще ближе. Он не мог рубить мечом, поскольку стоял слишком близко к Торгриму, и тогда, сжимая рукоять своего клинка, он нанес ею сильнейший удар по раненому плечу своего противника.
Торгрим закричал от дикой боли, чего с ним никогда не случалось ранее. Он ударил Арнбьерна кулаком в висок, и тот пошатнулся и отступил, но удар был слишком слабым, это Торгрим понимал и сам, поскольку видел, что Арнбьерн попятился скорее от неожиданности, чем от потрясения или боли.
В церкви царила мертвая тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием обоих мужчин, и тут вдруг по нефу эхом раскатился голос Годи.
— Они перестали драться! — крикнул он. — Я вижу, как некоторые уже показывают в нашу сторону!
Арнбьерн возобновил атаку, подгоняемый гневом и жаждой крови, которые Торгрим ясно видел в его глазах. Самому же Ночному Волку, который слабел с каждой каплей крови, вытекающей из его раны, ничего не оставалось, кроме как отступать да стараться, чтобы меч Арнбьерна не пробил его защиту. Торгрим превратился в дырявый бочонок, силы покидали его, и он понимал, что вскоре умрет. Он уже надеялся только на то, чтобы отразить очередную атаку Арнбьерна, и даже это не могло продолжаться долго.
— Они идут сюда! — крикнул Годи, и Торгрим смутно осознал, что по рядам викингов прокатился негромкий ропот.
А потом он наткнулся за опрокинутый стул и упал на спину. В его падении было нечто неизбежное и даже успокаивающее, как если бы он освободился от гнета схватки, и теперь он будет падать и падать, все глубже проваливаясь в забытье.
И тут он ударился спиной об пол, отчего боль стала невыносимой, и он едва не закричал вновь, но сцепил зубы и сдержал уже готовый сорваться с губ стон. Арнбьерн остановился над ним, занося меч для удара, и вдруг его горло словно бы лопнуло, взорвавшись фонтаном крови. Глаза его изумленно расширились, голова откинулась назад, и он издал какой-то странный хлюпающий звук, после чего рухнул лицом вперед рядом с Торгримом. Рука его легла Торгриму на грудь, словно обнимая его.
А на месте Арнбьерна возникла Морриган, сжимавшая в руках окровавленный меч.
— Вот так, — сказал она. — Никто из мужчин не вмешался в ваш ритуал варварской мести. А теперь забирайте свою добычу и уходите. Быть может, вам удастся продать ее Люциферу за чашку воды, но и в этом я не уверена.
И они ушли. Торгрима, которого с одной стороны поддерживал Харальд, а с другой Старри, волоком потащили прочь, и все норманны последовали за ними, оставив опустевшую церковь между собой и преследователями, которые, по словам Годи, с опаской приближались к ним. Викинги пересекли открытое пространство и подошли к двери, которую хорошо помнил Харальд, той самой двери, через которую много месяцев назад его провела Бригит, когда помогла ему избежать смерти от рук своего отца. На этот раз ее не охраняли стражники. Все мужчины, способные носить оружие, ушли сражаться.
Если ирландцы и заметили их, то викинги об этом не узнали. Не было ни криков, ни погони. Они отворили дверь, вышли наружу и направились к лесу у подножия холма, на котором стояла Тара. Ирландцы их не преследовали. Жажда битвы, которую они испытывали сегодня утром, была уже давно утолена.
Морриган сидела посреди разгромленной церкви. Неф, подобно ее жизни, был изуродован, везде валялись обломки, безмолвные свидетели разрушений, причиненных викингами до того, как они нашли ее простертой на полу. Они ушли через заднюю дверь, а вскоре в церковь вошли люди Руарка мак Брайна, которые тоже не отличались хорошими манерами, не имея даже малейшего повода для оправдания, поскольку явились сюда не в поисках добычи. Они просто искали нечто такое, что можно было бы сломать или разрушить, то, что им не принадлежало.
