Он поднял камень весной. Тренога была установлена, волы запряжены, и когда животные потянули массу камня, Сабан услышал, как колонна с искривлённым основанием скрипит по мелу и дереву. Но, наконец, камень подняли, яму заполнили, и теперь две колонны рядом стояли на земле, настолько близко друг к другу, что между ними едва мог протиснуться котёнок. Но вершины двух колонн были немного заужены и образовывали прорезь, через которую будет сверкать зимнее солнце.
— Когда ты поднимешь камень на вершину этих двух? — спросил Камабан.
— Через год, — сказал Сабан, — или может быть через два.
— Год! — запротестовал Камабан.
— Камни должны устояться. Мы будем утрамбовывать и заполнять ямы весь год.
— Каждый камень должен выстаиваться целый год? — разочарованно спросил Камабан.
— Два года было бы лучше.
Камабан становился всё более нетерпеливым. Он впадал в отчаяние, когда волы упирались или рвались верёвки, или, что случалось дважды, разрушалась тренога. Он ненавидел момент, когда камень наклонно лежал на уклоне, и целый день уходил на то, чтобы поставить его прямо и укрепить основание камнями и грунтом.
Три года ушло на придание формы и установку десяти высоких колонн Дома Солнца. Поднимать камни было самой лёгкой частью работы. Самым тяжёлым было шлифовать и отбивать камень, и это постоянно наполняло храм шумом и пылью. Вырезать выступы, которые будут креплениями для перемычек на вершинах колонн, оказалось самым трудным, так как каждый из них был в две ладони шириной, и чтобы сделать их, рабы должны были стирать остальную часть вершины колонны. Они делали это крупинка за крупинкой.
Леир стал мужчиной в тот год, когда установили последний камень из Дома Солнца, и в этот же год шесть камней из небесного круга были вкопаны в землю. Леир успешно прошёл испытания и с ликованием разбил меловой шарик на мелкие кусочки. Сабан подарил ему бронзовое копьё, и нанёс татуировку мужественности на грудь своего сына.
— Ты пойдёшь показаться своей матери? — спросил он у сына.
— Она не захочет меня видеть.
— Она будет гордиться тобой, — уверенно сказал Сабан, хотя сам сомневался в этом.
Леир скривился.
— Она будет разочарована мною.
— Тогда пойди повидайся с сестрой, — сказал Сабан, — и расскажи ей, что я скучаю по ней.
Он не видел Лэллик ни с тех пор, как увёл Леира от матери, ни с тех пор, как поклялся её жизнью на черепе символа племени.
— Лэллик ни с кем не встречается, — сказал Леир. — Она вечно напугана. Она прячется в хижине и плачет, когда мать покидает её.
Сабан испугался, что его лживая клятва принесла ужасное проклятие на его дочь, и решил, что должен встретиться с Хэрэггом, взять с главного жреца клятву о молчании, рассказать правду, и принять любое наказание, которое прикажет Хэрэгг.
Но этому не суждено было случиться. Потому что в ночь, когда испытания были завершены, до того, как Сабан смог найти его, Хэрэгг издал громкий крик и умер. А Камабан сошёл с ума.
Камабан так же скорбно выл, как тогда, когда умерла его мать. Он громко рыдал от невыносимого горя, утверждая, что Хэрэгг был ему отцом.
— Он был моей матерью и моим отцом, — кричал он, — моей единственной семьёй!
Он выгнал из своей хижины всех рабынь и исполосовал себя кремневыми ножами. Когда он вышел на дневной свет, всё его тело было в кровавых потёках. Он бросился на тело Хэрэгга и стал причитать, что главный жрец вовсе не умер, а уснул. Он попытался оживить своим дыханием тело Хэрэгга, но оно упорно оставалось мёртвым. Камабан повернулся к Сабану.
— Если бы ты закончил храм, брат, он бы не умер! — Камабан дрожал мелкой дрожью, разбрызгивая капли крови на тело Хэрэгга. Затем он схватил пригоршню земли и швырнул её в Сабана.
— Уходи! — закричал он. — Уходи! Ты никогда по-настоящему не любил меня! Ты никогда не любил меня, уходи!
Гундур быстро отвёл Сабана за хижину из поля зрения Камабана.
— Он убьёт тебя, если ты останешься здесь, — воин нахмурился, прислушиваясь к стонам Камабана. — Внутри него боги, — прошептал он.
— Это было бедой Хэрэгга, — сухо сказал Сабан.
— Бедой?
Сабан пожал плечами.
— Хэрэггу нравилось быть торговцем. Он любил этим заниматься. Ему хотелось многое узнать, ты знаешь это, и он бродил по земле в поисках ответов. Когда он встретил Камабана, он поверил в то, что нашёл истину. Но он скучал по жизни торговца. Он не должен был здесь оставаться главным жрецом, потому что после этого он уже никогда не был прежним.
Камабан настоял, чтобы тело Хэрэгга не относили в Место Смерти, и поэтому тело положили на решётку и понесли к месту между Камнем Земли и самыми высокими колоннами, стоящими в ожидании своего камня-перекладины. Его сопровождало всё племя. Камабан рыдал всю дорогу. Он всё ещё был обнажён, его тело было опутано паутиной засохшей крови, и временами он бросался на землю и только Орэнна, пришедшая из Каталло на известие о смерти Хэрэгга, могла убедить его идти дальше. Она была одета в платье из волчьей шкуры, посыпанное золой. Её волосы были растрёпаны. Лэллик, уже почти взрослая, шла рядом с ней. Она была бледной и худенькой девушкой со светлыми глазами и испуганным выражением лица. Она выглядела встревоженной, когда Сабан приблизился к ней.
— Я покажу тебе камни, — сказал он Лэллик, — и как мы придаем им форму.
— Она уже знает, — огрызнулась Орэнна. — Лаханна показывает ей камни в её снах.
— Правда? — спросил Сабан у Лэллик.
— Каждую ночь, — робко ответила девушка.
— Лэллик! — позвала её Орэнна и с ненавистью посмотрела на Сабана. — Одного ребёнка ты отобрал у богини. Ещё одного забрать у тебя не получится.
Рабы целый день оставались в своих хижинах, а женщины племени танцевали вокруг вала и рва храма, исполняя скорбные песни Слаола. Мужчины танцевали внутри храма, тяжёлыми шагами прокладывая себе путь между незаконченными валунами и пустыми салазками. Камабан, одна из его ран открылась и вновь кровоточила, упал на колени рядом с телом и стал пронзительно кричать в небеса, а Орэнна и Лэллик, единственные женщины, которым было дозволено пересечь границу храма, громко плакали по обе стороны от тела.
Сабан был потрясён, когда увидел, что два жреца позже привели в храм тёлку. Хэрэгг ненавидел жертвоприношения всего живого, но Камабан настаивал, что душа умершего требует крови. Животному подрезали сухожилия и приподняли за хвост. Камабан замахнулся бронзовым топором. Но его удар скользнул по одному из рогов и пришёлся животному в шею. Тёлка жалобно замычала, Камабан ударил снова и опять промахнулся, а когда жрец попытался забрать у него топор, он, замахнувшись опять, описал опасный полукруг и, едва не попав по жрецу, с безумной яростью нанёс животному рану. Кровь брызнула во все стороны — на Камень Земли, на тело, на Орэнну, Лэллик и Камабана, и сражённое животное рухнуло на землю, а Камабан глубоко вонзил топор в позвоночник, закончив мучения животного. Он отбросил топор и упал на колени.
