Ознакомительная версия.
И Месяц вставал, но не мог ступить и шагу, ибо тесна была его темница; а руки его, протянутые к Ульрике, натыкались на холодные влажные камни; прекрасный корабль, сотканный из солнечного света, исчезал во тьме.
«О Ульрике! О видение – нежное и зыбкое! Зачем ты здесь? Зачем колокола зовут меня?.. Не умерла надежда, не умерли мечты, но они немногого стоят здесь, под Иоанновым троном, в глубоких недрах, где не прижились даже пауки…»
… А однажды к нему явился Проспер Морталис. На нем были огромная собачья шуба и ногайская меховая шапка; пот лил у него по лицу. В левой руке датчанин держал судовой фонарь, а в правой – перетянутую тесьмой грамоту. Войдя в темницу-одиночку, датчанин остановился тут же, у порога – больше он не мог сделать ни шага, не наступив на узника. Поднеся фонарь к лицу Месяца, он долго всматривался в это лицо, бледное, исхудавшее, отрешенное; он силился узнать знакомые черты и, кажется, узнал их, ибо фонарь у него в руке дрогнул.
– О бедный Морталис! – прошептал Месяц. – И тебя растревожил мой неугомонный дух.
– Растревожил, господин Юхан, – ответил датчанин со слезами на глазах.- Да. Ты помнишь, Морталис, Штёртебеккера? Помнишь ли его вереницу призраков? – уже громче спросил Месяц.
– Помню, господин Юхан…
Бесы и звери злобно скалились из-за спины Морталиса, но отвратные гнусные личины их не пугали и даже не беспокоили Месяца, так как его верный Морталис был с ним.
– Наш «Юстус»… Он теперь у Штёртебеккера?
– Нет, там теперь «Сабина»… и «Опулентус»… А «Юстуса» там нет.
– Значит, не погиб «Юстус», – вздохнул с облегчением Месяц. – Я так и думал, что все это бред. Это оттого, что меня мучит жар, Морталис. Я горю и слабею. И скоро я буду с вами…
– Да, господин Юхан!… Клянусь Господом, вы достойны лучшего окружения. Вы свободны, мой друг! Вот царский указ… А теперь – на волю! Скорее на волю! Ни минуты более в этой могиле!…
Датчанин легко, будто малого ребенка, подхватил Месяца на руки и вынес его из темницы; грамоту же с царским указом бросил в лапы зверей и бесов. Те зарычали и закричали, словно у них, у голодных, отобрали лакомый кусок. Глаза их были красны от лютой ненависти; бесы от обиды и возмущения громко стучали копытами, а звери так сильно клацали зубами, что из десен у них вытекала кровь… «Що, брат, вывернулся?.. – слышал Месяц злобное шипение. – Що, вывернулся пока?..» Морталис, с ношей на руках взбегая по лестнице, обронил свою шапку; шапка эта покатилась вниз со ступени на ступень в самую Иоаннову преисподнюю и попала там в лапы к зверью; и поднялись из-за нее такие вой и визг, и разгорелась такая грызня, будто то была не шапка, а мешок с серебром. К тому времени, как эту шапку растащи-ли по нитке, по клочку меха, датчанин и Месяц уже были на воле – они сидели в снегу на берегу Москва-реки и вдыхали чистый морозный воздух; от этого воздуха ослабевший Месяц едва не лишился чувств.
Полторы недели они провели во всеми покинутом доме Месяца на Арбате – время, необходимое для того, чтобы помилованному узнику хотя бы немного прийти в себя после всех ужасов заключения, чтобы свыкнуться с вновь обретенной свободой и попытаться восстановить утраченные силы. За это время Месяц и Морталис почти никуда не выходили, заколоченных крест-накрест окон не раскрывали и из трех печей топили самую маленькую, используя в качестве дров простую еловую мебель – столы, скамьи, табуреты, кровати. Об отце своем Месяц узнал от одной девицы, Марфы, бывшей прислуги, – что отец был года два в царской немилости; все сына ждал, ждал, а не дождавшись, взялся разузнавать, что да как; от старых друзей узнал кое о чем, опечалился, на государя очень обозлился, а государь на него еще большую опалу наложил да наслал среди ночи опричников; и увезли старика неведомо куда; говорили, кто-то видел его в Торжке среди пленных ливонских немцев, бывших его подопечных, а больше ничего не было известно… Марфа та взялась и теперь прислуживать в доме; очень она жалела Месяца, видя его худобу и истерзанные руки; и очень зла была Марфа на Морталиса, немца картавого, когда тот из какого-нибудь покоя похищал очередную скамью.
Здесь, в уединении, имея в избытке время, Месяц и Морталис поведали друг другу о своих авентюрах. Все, что случилось после памятного взрыва с Месяцем Уль-тимусом, нам уже известно, потому пересказ его опустим. С Морталисом же произошло следующее……. Сразу двое шведских каперов ударили датчанина в грудь, и от того удара он не смог удержаться на ногах и повалился на палубу; но сам удар не причинил Морталису вреда, так как кольчуга, скрытая под одеждами, защитила его. Шведы, сочтя датчанина за убитого, отошли от него, и он, слегка разомкнув веки, сумел рассмотреть, что сражение закончилось не в пользу «Юстуса», что команда эрариев и россиян вся побита. И Морталис понял, что лежать ему здесь – это только дожидаться смерти и тем самым радовать врагов; и улучив минуту, датчанин поднялся, перемахнул через фальшборт и кинулся в море. Когда произошел взрыв, Морталис был уже недалеко от берега. Этот взрыв все переменил: «Юстуса», по-терпевшего поражение, он сделал победителем, а капе ров, празднующих победу, – побежденными.
Выбравшись на берег и отлежавшись в песке, Морталис направился к тому месту, где командой «Юстуса» некогда был оставлен клад, – хотя он не знал еще толком, что будет делать с этой уймой денег; он предполагал лишь, что они не окажутся лишними… Датчанин шел по Эзелю, удивляясь мысли, что судьбе с самого начала угодно было поместить его на этот отдаленный остров; и, как он ни сопротивлялся, он проиграл – он был здесь, он шел по Эзелю очень ученый и очень богатый, и самое простое счастье, счастье жить, не миновало его.
Серебра в мешке было так много, что Морталис едва дотащил его до Аренсбурга; боясь быть ограбленным, он шел тайно, ночами; и недалеко от города, не взяв из мешка ни талера, ни пфеннига, ни гроша, Морталис опять закопал его. На некоторое время датчанин нашел приют в Епископском замке, где перебивался рубкой дров, а потом-таки (от судьбы не уйдешь!) заделался пастухом; правда, пас он не ослов, а стадо свиней; и можно не сомневаться, что вышел из Морталиса хороший свинопас, к тому же самый ученый свинопас не только на Эзеле, но и во всем датском королевстве (когда мирные свинки с ублаготворенным похрюкиванием рыли в кустах какие-то корни, ученый датчанин делал наметки будущего трактата о превратностях судьбы)…
В один из осенних дней сбылось предсказание Иоахима Штрекенбаха – Морталису надрали уши. Четверо датских солдат проходили по дороге мимо его стада, и вдруг, побросав алебарды, датчане навалились на Морталиса, и один из них так потрудился над его ушами, что они после того болели целую неделю. Сделав эту гнусность, датчане посмеялись и объяснили Морталису, что всю ночь стояли на страже и поигрывали в кости; их юный друг проиграл, и по уговору он должен был надрать уши первому попавшемуся свинопасу. Солдаты сказали, чтоб Морталис не держал на них зла, а винил во всем только собственную судьбу, ибо ей было угодно именно его сделать «первым попавшимся свинопасом»…
Ознакомительная версия.
