– А о чем говорили-то? Кроме Саввы, конечно.
– Да как-то… – Алексей на некоторое время задумался. – Хм, а знаешь, она-то почти ничего не говорила, это я ей, как-то так вышло, все про себя рассказал, даже такое, о чем и думать позабыл, даже такое, что и не рассказываю никогда… – Алексей удивленно уставился на Осьму. – Надо же! Я только сейчас и подумал… это ж она меня… м-да!
– Угу, а сам говоришь: «сходи». – Осьма задумчиво поскреб в бороде. – Вот так возьмет и вывернет наизнанку…
– Что, есть что скрывать?
– У всех есть. А с чего ты взял, что она мудрая, если, как ты сказал, она почти ничего не говорила? – Купец нагнулся вперед и попытался заглянуть собеседнику в лицо. – Строгая, мудрая, чего-то ты еще про нее добавить хотел. С чего бы вдруг, если она все больше помалкивала, а ты один там распинался?
– Знаю и все! Чего ты прицепился-то?
Удивление у Алексея начало потихоньку сменяться злостью. Осьма это заметил и попытался успокоить собеседника:
– Да ладно, не горячись ты так, ну, выспросила, ну сам не заметил… на то и волхва. К попу-то на исповедь ходишь, и ничего.
– К попу, сравнил! Попы так не умеют… или умеют? Не слыхал?
– Греки точно не умеют, – ответил Осьма. – А наши, может быть, кто-то и может, но им нельзя – вера не позволяет… вроде бы. Покаяние добровольным должно быть.
Некоторое время ехали молча. Алексей насупился и мял в кулаке повод, видимо, переживая то, как обвела его волхва, Осьма деликатно помалкивал, время от времени испытующе поглядывая на спутника, ожидая, когда тот немного успокоится и можно будет продолжить разговор. Однако Алексея, видимо, зацепило, он пробормотал:
– Вера не позволяет… а ей, значит, позволяет… – и погнал коня размашистой рысью.
Осьме не оставалось ничего другого, как пуститься вслед за ним.
Алексей держался в седле с обманчивой небрежностью истинного мастера, казалось, едва касаясь стремян носками сапог, – сказывалась степная школа. Осьма, несмотря на мешковатость телосложения, тоже, в ритм скачки, взлетал над седлом так, словно утратил чудесным образом половину своего веса. Так бы, наверно, и скакали, пока не пришла бы пора перейти на шаг, давая роздых коням, но со стороны вьючной лошади начал доноситься какой-то ритмичный звук – то ли работники что-то плохо уложили в тороках, то ли плохо закрепили саму поклажу. Осьма только время от времени оглядывался с выражением досады на лице, но не просил Алексея остановиться – ждал, пока быстрая скачка развеет дурное настроение спутника. Дождался он как раз обратного – Алексей осадил коня и буркнул:
– Не слышишь, что ли? Скотину бы пожалел, намнет же спину. – Помолчал немного, дождавшись, пока купец, неразборчиво ворча под нос, оправит сбрую, и спросил: – Ну, чего еще узнать хочешь? Вижу же, что хочешь.
– Тут такое дело, Леша… – Осьма с притворным кряхтеньем поднялся в седло и излишне внимательно принялся разбирать поводья. – Ты бы не горячился. Понимаешь, ты – воин, твое дело воевать, я – купец, мое дело торговать…
– А Нинея – волхва, – перебил Алексей, – ее дело волхвовать! Но мы с тобой еще и христиане, а потому волхвование…
– Да погоди ты! Волхвование, волхвование… Много тебе вреда с того волхвования было? Она в глуши живет, появился новый человек, она его и расспросила… гм, по-своему, конечно. А как ей еще узнавать, что в мире творится?
– Ага, заботливый ты наш, чего ж сам-то к ней не идешь, тоже, наверно, новостей кладезь?
– Ой, ну перестань ты! – Осьма, утвердившись наконец в седле, тронул коня шагом. – Лучше вот что мне скажи: не возникало ли у тебя после разговора с ней каких-то желаний неожиданных? Ну… – Осьма поколебался, подбирая слова, – как будто что-то толкнуло изнутри или голос какой-то подсказал.
– Ты что, хочешь сказать…
– Да ничего я не хочу сказать! Просто припомни. Ну, скажем, ты вот крест Лисовинам целовал. Это у тебя как-то неожиданно случилось или обдуманно?
– Не попал, Осьмуха! Я об этом еще, когда сюда ехал, размышлял, а про волхву тогда и не ведал ничего.
– Угу. А что-нибудь другое… так, чтобы не думал, не гадал, а вдруг само выскочило?
– Я, не думая, ничего не делаю! Отучила жизнь! Или сам не таков? А?
– Ну… как тебе сказать? – Осьма слегка пожал плечами. – Жизнь, она, конечно, думать приучает. Значит, ничего такого за собой не замечал?
– Нет же, говорю тебе!
– А если Анну поспрошать? Со стороны-то виднее…
– Осьмуха!!! Я те сейчас так поспрошаю!
– Да что ж ты… я же не любопытства ради!
– А мне как раз любопытно: если тебе в ухо дать, сразу наземь сверзишься или добавлять придется?
– Леха!..
Договорить Осьма не успел, пришлось нырять под летящий, как и было обещано, прямо в ухо кулак. Увернуться-то Осьма увернулся, но Алексей, неплохо знакомый с играми степных наездников, захватил одежду купца так, что натянувшаяся ткань пережала тому горло, и попытался выдернуть Осьму из седла. Сопротивляться было просто-напросто бесполезно, и Осьма послушно сполз с конской спины, но в последний момент вцепился в Алексея, как клещ, и потянул его – вниз, используя свой немалый вес, и в сторону, умудрившись упереться коленом в бок Алексеева коня. Конь, столкнувшийся с подобным обращением впервые в жизни, испуганно прянул в сторону, и оба борца грянулись на дорогу. Осьма, оказавшийся при этом снизу, только хекнул, выпустив из груди остатки воздуха.
Дальше у купца и вовсе не было ни малейших шансов – он только и успел дважды хватить разинутым ртом воздух, а Алексей уже перевернул его на живот, уселся сверху и принялся тыкать противника лицом в дорожную пыль.
– Ешь землю, червяк! – Тычок в затылок. – Забыл, с кем разговариваешь? – Еще один тычок. – Анюту тебе поспрошать…
Осьма неожиданно, на манер норовистого коня, вскинул задом и чуть не сбросил с себя Алексея, но, почувствовав, что уловка не удалась, повернул голову, чтобы не тыкаться лицом в землю, и возопил голосом гулящей девки:
– А-а-а! Ладно, ладно!.. Ой!.. Уболтал, черт языкастый!.. Я тебя тоже люблю!
Алексей фыркнул и ослабил хватку; купец тут же воспользовался представившейся возможностью и шустро выбрался из-под противника. Оба уселись посреди дороги напротив друг друга и дружно, словно по команде, сплюнули набившуюся в рот пыль, а потом, так же одновременно, утерлись рукавами. Алексей, глядя на чумазую рожу купца, улыбнулся, а Осьма, вытаскивая из бороды сухую сосновую хвою, пробурчал:
– Как дети малые, тудыть тебя! Видели б твои отроки…
– Ага! – поддержал Алексей. – А слышали бы, как ты, ровно баба, блажишь…
– Тут заблажишь! – Осьма еще раз утерся, размазывая по лицу грязь и сокрушенно глянул на разом почерневший рукав рубахи. – Не одну ты, видать, бабу таким манером… очень уж у тебя убедительно получилось.
