— Ну что, теперь вы вознаграждены за каждый пенни своих благодеяний? — сказала она с презрительной усмешкой. — Вы и самую жизнь нашу покупаете за свои шиллинги, шестипенсовики, гроши и боддли: вы заставили несчастную говорить, пока она не изнемогла вконец, а теперь стоите, будто никогда не видели, как женщина теряет сознание. Пустите, я дам ей напиться — от слов, знаете ли, в глотке пересыхает. Не стойте на дороге, миледи, если вы и вправду леди: от таких, как вы, пользы нет, когда смерть стоит за плечами.
Леди Пенелопа, оскорбленная, но еще более напуганная поведением старой ведьмы, теперь с радостью приняла вторичное предложение лорда Этерингтона увести ее из хижины. Он, впрочем, перед уходом не преминул еще кое-что подать старухе, которая стала плаксивым тоном благодарить за милостыню:
— Пусть сам всевышний ведет вас среди треволнений грешного мира!.. И пусть сам дьявол надувает вам паруса! — добавила она своим обычным голосом, когда посетители исчезли за жалким порогом хижины. — Вот уж пара безмозглых дураков! Не дадут человеку помереть спокойно безо всяких там микстур и снадобий.
— Исповедь несчастного создания, — сказал лорд Этерингтон леди Пенелопе, — по всей видимости, касается вещей, к которым законы не имеют отношения, а поскольку вещи эти могут нарушить мирное существование почтенной семьи и нанести ущерб репутации молодой женщины, лучше будет, если мы не станем больше ни о чем расспрашивать.
— Я не согласна с вашей милостью, — сказала леди Пенелопа, — совершенно не согласна. Вы, я полагаю, догадались, о ком она вела речь?
— Право же, ваша милость слишком высокого мнения о моей догадливости.
— Да разве она не назвала одного имени? — спросила леди Пенелопа. — Вы, милорд, нынче утром что-то уж слишком непонятливы.
— Имени? Да нет, я как будто не слышал. Хотя, правда, она упомянула какую-то… Кэтрин, кажется.
— Кэтрин! — воскликнула леди Пенелопа. — Нет, милорд, она говорила о Кларе, имени в этих местах довольно редком, и я думаю, носит его некая юная леди, о которой вашей милости должно быть кое-что известно, если ваши вечерние ухаживания за леди Бинкс не до конца изгладили у вас из памяти утренние визиты в Шоуз-касл. Вы, милорд, человек предприимчивый. Советую вам присоединить к предметам вашего внимания также миссис Блоуэр, и тогда в списке у вас будут сразу и девушка, и замужняя женщина, и вдова.
— Честное слово, вы слишком строги, миледи. Окружаете себя каждый вечер самыми умными и талантливыми людьми, каких здесь только можно найти, а потом высмеиваете несчастного чудака отшельника, не решающегося приблизиться, к вашему заколдованному кругу, за то, что он якобы ищет развлечений на стороне. Вы не просто царствуете — это тирания, турецкая деспотия.
— Ах, милорд, милорд, я вас отлично знаю, — сказала леди Пенелопа. — Ваша милость были бы весьма огорчены, если бы не имели возможности сделать свое присутствие желанным в любом кругу, куда вам благоугодно вступить.
— Иными словами, — ответил лорд Этерингтон, — я буду прощен, если сегодня вечером вторгнусь в общество, окружающее вашу милость?
— В каком бы обществе лорд Этерингтон ни пожелал показаться, он всюду будет принят как самый приятный гость.
— В таком случае я сегодня же вечером приду получить прощение и использовать дарованную мне привилегию. А теперь, — он заговорил так, словно ему удалось установить с ее милостью доверительные отношения, — что вы на самом деле думаете об этой нелепой истории?
— О, надо полагать, что она касается мисс Моубрей. Она всегда была девушка со странностями. В ней есть что-то такое, чего я никогда не могла переносить, что-то вызывающее… Впрочем, это, может быть, слишком уж сильное слово… Что-то самоуверенное, самодовольное, и хотя я поддерживала с ней отношения, как с сиротой из хорошей семьи и девушкой, о которой мне ничего худого не известно, что-то в ней меня всегда неприятно поражало.
— Не сочтет ли ваша милость правильным не давать огласки этой истории, — во всяком случае, до тех пор, пока не выяснится точно, в чем же, собственно, дело? — спросил граф, словно» подсказывая собеседнице ответ.
— Можете быть уверены, что речь не шла о хорошем, а о самом плохом. Вы слышали, эта женщина сказала, что она толкнула Клару на погибель, и сами знаете, что она имела в виду Клару Моубрей, — ведь она так хотела поведать все ее брату, Сент-Ронану.
— Совершенно верно, я об этом не подумал, — ответил лорд Этерингтон, — все же, если эта история распространится, бедная девушка окажется в очень тяжелом положении.
— О, по моей вине она, во всяком случае, не распространится. Я и не намекну о чем-либо подобном. Но встречаться с мисс Моубрей, как прежде, я теперь уже не смогу. Мне, милорд, приходится считаться со своим положением в обществе, я вынуждена окружать себя только избранными. Это мой долг перед обществом, если даже не говорить о моих личных склонностях.
— Разумеется, леди Пенелопа, — сказал лорд Этерингтон. — Но примите во внимание, что здесь, где все глаза неизбежно устремлены на вашу милость, малейшая с вашей стороны холодность по отношению к мисс Моубрей — в конце-то концов мы меньше всего можем быть уверены, что с нею не все ладно, — погубит ее в глазах здешнего общества и вообще перед лицом всего света. . — О милорд, — ответила леди Пенелопа, — что касается того, правдива эта история или нет, у меня есть особые причины «считать эту странную повесть правдой». Мне стало известно кое-что таинственное от одного весьма достойного, хотя и весьма странного человека (ваша милость знает, как я люблю оригиналов), местного приходского священника, который дал мне понять, что с мисс Кларой не все обстоит благополучно, что она.., ваша милость извинит меня, что я не выражаюсь ясно. О нет! Я боюсь.., я боюсь, что все это слишком верно. Вы, я думаю, знаете мистера Каргила, милорд?
— Да.., нет… Впрочем, кажется, я с ним встречался, — сказал лорд Этерингтон. — Но как могла мисс Моубрей взять его себе в исповедники? Ведь пресвитериане не признают тайной исповеди. Может быть, она обращалась к нему по поводу бракосочетания. Полагаю.., будем надеяться.., что брак был заключен… Может быть, действительно все дело в этом. Каргил, то есть священник, говорил вам что-нибудь такое?
— Ни слова, ни единого слова. Но я вижу, куда вы гнете, милорд: вы хотите придать всему этому благородный вид.
И браком назвали, чтоб это слово
Прикрыло срам деяния худого.
Так поступила царица Дидона. Каким образом священник узнал тайну — не могу вам сказать он человек скрытный. Но мне известно, что он и слышать не хочет о том, чтобы мисс Моубрей вышла за кого бы то ни было замуж он, несомненно, знает, что в таком случае она принесла бы бесчестье в какую-нибудь порядочную семью, и, по правде сказать, я с ним совершенно согласна, милорд.
