Ознакомительная версия.
Чтобы встретить этих людей, Робин пересекла половину континента, но теперь дрожала от страха, возлагая все надежды на свои грязные лохмотья. Она содрогалась при мысли о том, что ее ждет, если маскарад раскроется, и проклинала свою наивную веру в то, что цвет кожи и национальность сами по себе послужат ей защитой от этих хищников в человеческом обличье. Человеческая плоть, любого цвета и состояния, была их привычной добычей. Англичанка или нет, она была для них лишь скотиной, предназначенной на убой, посаженным на цепь существом, цена которому — несколько мелких монет. Робин понимала, что этим зверям ничего не стоит поразвлечься с ней или же бросить у дороги с пулей в виске в случае малейшего сопротивления, поэтому молчала и беспрекословно повиновалась любому приказу или жесту. Увязая в грязи, караван медленно продвигался на восток. Невольников заставили нести собственные припасы и снаряжение, также ставшие добычей работорговцев.
До моря оказалось ближе, чем рассчитывала Робин. Издалека веял соленый ветерок, а ближе к ночи запахло древесным дымом и в нос ударило хорошо знакомое зловоние запертых в неволе людей. Впереди мерцал огонек костра, тускло освещая наводящие ужас очертания бараков.
Дорога снова шла вдоль темных, обмазанных глиной частоколов. С той стороны доносилось душераздирающее горестное пение: потерявшие надежду пленники пели о земле, которой никогда больше не увидят.
Впереди показалось небольшое открытое пространство, окруженное бараками. На утоптанной глинистой земле возвышался помост из грубо оструганных досок. Его назначение стало ясно, когда одного из носильщиков втащили по ступенькам и выставили в центре, а в костры по сторонам площадки подбросили сухих дров. Помост служил аукционной площадкой, и похоже было, что торги состоятся немедленно.
Главным здесь был чистокровный португалец, маленький человечек, похожий на злобного гнома, с морщинистым загорелым лицом, добродушной улыбкой и немигающими змеиными глазами. Его изящно скроенные куртку и брюки дополняли щегольские сапоги и пояс из тисненой иберийской кожи с массивной серебряной пряжкой. За поясом была заткнута пара дорогих пистолетов, на маленькой голове, как у истинного португальского идальго, красовалась широкополая шляпа с плоской тульей.
Перед тем как взобраться на помост, он небрежным тычком в спину отослал одного из слуг к деревянному резному барабану, стоявшему на краю площади. Слуга неистово замолотил палочками, призывая покупателей на торг. Его голый торс, озаренный пламенем костров, блестел от пота и дождя.
Откликаясь на тревожный ускоряющийся ритм, из тени деревьев и жилых хижин, стоявших позади бараков, стали выходить люди. Некоторые, оторванные от застолья, шли рука об руку, размахивая бутылками рома и распевая пьяными голосами, другие шли молча, поодиночке. Люди окружили помост.
В толпе были представлены все оттенки кожи, какие только можно себе представить: иссиня‑черный, коричневый, желтый, совершенно белый, как брюхо дохлой акулы. Черты лица попадались африканские и арабские, азиатские и европейские. Даже одежда являла собой величайшее разнообразие — от спадающих складками аравийских бурнусов до поблекшей роскоши вышитых курток и высоких сапог. Общим было лишь одно: ястребиная цепкость свирепых глаз и безжалостные расчетливые лица.
Невольников из каравана втаскивали на помост и срывали с них последние лохмотья, чтобы продемонстрировать телосложение. Время от времени кто‑нибудь из покупателей, словно цыган на ярмарке лошадей, подходил пощупать мышцы пленника или заставлял его открыть рот и показать зубы. Дав покупателям как следует ознакомиться с товаром, маленький португалец выступал на край помоста и начинал торг.
Люди вокруг называли его Афонсу и разговаривали с ним грубовато и шутливо, сохраняя при этом настороженную почтительность, что яснее ясного говорило о его здешней репутации.
Под началом Афонсу торговля шла быстро. Готтентоты, маленькие и тощие, с масляно‑желтой кожей и курносыми плоскими лицами, вызывали у покупателей мало интереса и продавались всего по несколько серебряных рупий за голову. Черные носильщики, рослые, мускулистые, окрепшие за несколько месяцев тяжелых переходов с грузом, удостаивались большего внимания. Наконец очередь дошла до старого Каранги. Дряхлый и беззубый, он с трудом забрался на помост, качаясь на журавлиных ногах и едва не падая под тяжестью цепей.
Раздался общий хохот, маленький португалец напрасно упрашивал хоть кого‑нибудь назначить цену, а затем пренебрежительно махнул рукой. Старика стащили с помоста и поволокли в темноту. Робин поняла, что сейчас произойдет, и, позабыв всякую осторожность, выкрикнула:
— Нет! Отпустите его!
Никто даже не взглянул в ее сторону, а человек, державший цепь, влепил Робин тяжелую пощечину. Она на миг ослепла, упав на колени в грязь, и сквозь звон в ушах услышала пистолетный выстрел.
Горько плачущую, ее подняли на ноги, выволокли в круг света и за цепь втащили на помост.
— Молодой и тощий, — сказал португалец, — но довольно светлый. Если отрезать яйца, сгодится в мальчики для оманских гаремов. Кто даст десять рупий?
— Дай‑ка поглядеть, — раздался голос из круга.
Афонсу повернулся к Робин, зацепил верхнюю пуговицу и разорвал фланелевую рубашку до пояса. Робин сжалась, согнулась пополам, пытаясь прикрыться, но человек, стоявший сзади, дернул за цепь и заставил ее выпрямиться — из разорванной рубашки выглянули острые груди. Толпа взволнованно загудела; зрители зашевелились, хищно переглядываясь.
Афонсу многозначительно тронул рукоятку одного из заткнутых за пояс пистолетов, и гул мгновенно стих. Толпа подалась назад.
— Десять рупий? — повторил он.
Из круга шагнул высокий стройный человек. Робин тотчас же узнала его. На голове покупателя красовалась лихо заломленная шляпа, под ее широкими полями курчавились густые черные волосы. Он улыбнулся, в свете пламени сверкнули белоснежные зубы. Лицо раскраснелось от возбуждения.
— Золото! — хрипло выкрикнул он. — Даю золотой мухур Ост‑Индской компании, и чума разрази того, кто побьет мою цену.
— Золотой мухур! — возвестил аукционист. — Мой брат Камачо Перейра ставит золотой мухур, и я желаю ему удачи. — Он хихикнул. — Ну же, кто помешает моему братцу Камачо позабавиться с этой девкой?
Один из покупателей хлопнул Камачо по спине:
— Боже мой, и горяч же ты! За такие деньги я бы на нее не полез.
Камачо хищно расхохотался и подошел к краю помоста. Приподняв шляпу, он прошептал:
Ознакомительная версия.
