— Вместе на колени встанем, брат, — прокряхтел старик, задыхаясь.
Шнурок, на которую нанизаны были жестяные медальоны, он засунул куда-то под свою рваную одежку и бросился прямо в грязь — только брызги полетели. С опаской поглядывал он из-под своего островерхого капюшона на конную процессию, впереди которой бежали с трубами два герольда. Четверо всадников на угольно-черных лошадях — казалось, только самой бледной смерти и скакать на них, — сопровождали убранный красным шелком паланкин.
Несколько конных стражников в пестрых штанах и сияющих латах выскочили из каменных ворот и помчались вперед с пиками наперевес. С яростью пронзали они все, что встречалось им на пути. Срывали медную посуду и масляные лампы, висевшие на крюках по стенам домов; сосуды с вином и глиняные емкости с пшеницей разбивали вдребезги об острые булыжники мостовой. Всадников сопровождала свора разъяренных серых псов. Женщины, подхватив юбки, с воплями убегали, стараясь поскорее укрыться за стенами домов.
— Давай же, поскорее, чучело гороховое! — прошипел старик Мартину. — Ты встанешь на колени или нет?! — Он резко дернул Мартина за широкий рукав. — О святой Иероним! Да ведь это же Его Святейшество Папа Римский!
Слова эти поразили Мартина в самое сердце. Как! Папа едет по городу! Он успел еще рухнуть на колени и, следуя примеру торговцев, согнуть спину и уткнуться лицом в грязь, когда мимо, едва не задев его, промчались всадники с собаками. Несколько псов оторвались от стаи и накинулись на куски сала, сброшенные всадниками с прилавка одного из торговцев. Краем глаза Мартин наблюдал, как стройные черные жеребцы пересекают площадь Сан-Себастьяно. К их седлам были приторочены связки куропаток и диких гусей. Компания с Папой во главе, скорей всего, развлекалась охотой в пойме Тибра.
Мартин обратил внимание на бородатого человека, который ехал на некотором расстоянии от всех. Всадник был сложения воистину богатырского. На плечах у него была меховая накидка, которая волнами спускалась вниз, скрывая круп лошади, а грудь защищал золотой панцирь. Когда лошадь подскакивала на неровном булыжнике мостовой, его широкие плечи распрямлялись всякий раз словно сами собой. Ничто, даже уличная грязь, брызги которой веером летели из-под копыт на головы коленопреклоненных людей, не могло омрачить царственного взора великана. Его глаза, свободные от каких бы то ни было проявлений чувств, были неподвижно устремлены на трепетное пламя факела в руках у рыцаря, который зычным голосом отдавал охране команды очистить дорогу к площади.
Папа Юлий II — наместник Бога на земле.
Когда цокот копыт по мостовой стих, Мартин поднялся. Голова у него гудела, словно в ней поселился целый рой шершней. Но к этому гудению добавились еще и внешние звуки. Отовсюду раздавались вопли и стоны. Не в силах справиться с нахлынувшими чувствами, он ринулся на угол улицы, чтобы еще раз посмотреть вслед удаляющимся всадникам, но смог увидеть лишь облако пыли, за которым скрылись и всадники, и паланкин. Какие-то дети появились из темного провала распахнутой двери, возле которой громоздилась поленница дров. Как вороны, запрыгали они по слякотному переулку и, перешептываясь, принялись копаться палочками в топкой грязи.
— Да-да, брат, ты не ошибаешься, они конский навоз собирают, — услышал Мартин у себя за спиной голос старика-торговца. — Ведь там могут оказаться и конские яблоки, которые обронила лошадь самого Папы!
Мартин невольно оглянулся и увидел неподвижную, согбенную фигуру старика в рваной одежке. Старик поразительно быстро оправился от испуга. Другие торговцы потеряли в грязи под копытами папской свиты почти весь свой товар, а он ловким движением вытащил из-за пазухи свои жестяные побрякушки, чуть ли не с любовью дыхнул на них и стал натирать краем засаленного рукава. Потом достал из кармана маленькую баночку и призывно потряс ею.
— Вы бледны как мел друг мой, — сказал он ухмыляясь. — Ну вот, а ведь мало кто знает, что пудра святого Козьмы исцеляет от любого испуга. По сравнению с нею щепа от стрел, поразивших святого Себастьяна, — сущий пустяк.
Капли пота выступили у Мартина на лбу. С отвращением оттолкнул он торговца и ринулся вниз по улице — подол его рясы развевался на ветру.
Едва Мартин переступил порог трапезной своих римских братьев-августинцев, к нему заспешил брат Иоганн. В руках у него была пожелтевшие, свернутые в трубочку и перевязанные шнуром бумаги.
— Только что был посыльный, брат Мартинус, — задыхаясь, прошептал он. — Оставил тебе вот это послание. Правда, замечательно? Это наверняка ответ Его Святейшества Папы на письмо главного викария!
Мартин ничего не сказал на это; в глубине души он сомневался, что Папа, при обилии разнообразных и занимавших все его время дел, выделил минутку, чтобы вникнуть в суть разногласий между нищенствующими орденами. Но бумаги и вправду оказались из папской канцелярии. Медленно сломав кроваво-красный сургуч на сопроводительном письме, Мартин увидел отчетливо выписанные, обильно украшенные завитками буквы и углубился в чтение.
— Новости-то хорошие? — Брат Иоганн в нетерпении переминался с ноги на ногу.
— Пожалуй, можно складывать пожитки да двигаться в обратный путь! — задумчиво произнес Мартин. — Папская канцелярия нашла соломоново решение. И это далеко не худший результат, главный викарий, наверное, на такое и не рассчитывал. Фон Штаупицу рекомендуют не расширять более сферу своих реформ, но зато в поддержке Папы он и впредь может быть абсолютно уверен. Кроме того, за ним сохраняется право осуществлять общий надзор, находясь во главе ордена августинцев.
— Я очень рад, что для нашего монастыря все закончилось благополучно, — сказал брат Иоганн. — Но теперь-то давай поедим, ведь поздно уже!
И они стали искать себе свободное место за длинным столом, где братья-августинцы в полном молчании сидели за вечерней трапезой. Стоя у небольшой кафедры, на которой в подсвечнике горела свеча, тучный монах, бросая на стол голодные взгляды, читал вслух устав ордена.
— Кто это, интересно, рядом с почтенным аббатом? — прошептал Мартин, стараясь не шевелить губами.
Он имел в виду господина благородной внешности, который стоял на возвышении рядом с аббатом и о чем-то оживленно беседовал с ним. Мартин окинул взглядом дорогие одежды незнакомца, которые тот носил с достоинством патриция. Черная курчавая борода с легкой проседью обрамляла выразительное лицо, проникнутое чистейшей радостью бытия. Нос у него был немного великоват, но это ничуть не портило общего впечатления. Камзол его, из изумрудно-зеленого переливчатого бархата, с разрезными фалдами до колен, был на груди распахнут, так что виднелась рубаха из дорогого шелка. Мартин отметил, что на незнакомце не было ни кружевного, ни складчатого воротничка, как принято было в Германии, зато шею украшали золотые цепочки, а ворот был схвачен тяжелой металлической застежкой. На бедре у него висел кинжал, весь в драгоценных каменьях, и туго набитый кожаный кошель.
