На полпути между кроватью и дверью стоял седьмой граф Кардиган. Его элегантные вишневые лосины болтались на коленях, а обе руки оттягивали вниз переднюю полу сорочки. Он направлялся к моей жене, и, судя по выражению его лица — принадлежавшего к типу похотливых вытянутых апоплексических физиономий с сеточкой глубоких морщин — и по иным, достаточно явным признакам, его намерения не ограничивались досужим желанием сравнить форму родинок. Увидев меня, он замер, по лицу у него пошли пятна, глаза выпучились. Элспет взвизгнула, и несколько секунд мы молча таращились друг на друга.
Кардиган оправился первым, и, вспоминая об этом сейчас, я отдаю ему должное. Для меня, как вам известно, подобная ситуация была неновой — мне не раз приходилось бывать в его шкуре, так сказать, когда мужья, легавые или бандиты заставали меня врасплох. Будучи на месте Кардигана, я бы подтянул штаны, метнулся к окну, дабы обмануть разгневанного супруга, потом, спружинив от кровати, в мгновение ока выскочил бы за дверь. Но лорд Ну-ну так не поступил. Он был невозмутим. Кардиган отпустил сорочку, надел лосины, откинул голову, посмотрев прямо на меня и выдавил: «Доброй вам ночи!» Потом повернулся, твердым шагом вышел и закрыл за собой дверь.
Элспет, всхлипывая, рухнула на постель. Я стоял, не веря своим глазам, пытаясь прогнать из головы хмельной дурман, считая увиденное его порождением. Но это был не пьяный кошмар; я смотрел на эту грудастую потаскуху на кровати, и терзавшие меня четырнадцать лет смутные подозрения возродились вновь, обратившись теперь в уверенность. Наконец я поймал ее с поличным, разве что не в объятьях этого похотливого старого мерзавца! И я появился как раз вовремя, чтоб помешать ему, черт побери! То ли вследствие выпивки, то ли в силу испорченной моей натуры я чувствовал не столько ярость, сколько злорадное удовольствие, что таки застукал мою женушку. О, ярость пришла позже и страшное отчаяние, словно острый нож, терзающее меня по временам и до сих пор. Но бог мой, я же был актер по жизни, и мне еще ни разу не выпадала возможность сыграть роль оскорбленного мужа.
— Итак? — это слово выдавилось из меня с каким-то странным хрипом. — Итак? Что? Что? Ну!
Надо полагать, выглядел я жутко, так как Элспет, перестав всхлипывать, задрожала, как подстреленная, и попыталась сползти за противоположную сторону кровати.
— Гарри! — взвизгнула она. — Что ты тут делаешь?
Видимо, во мне играл хмель. Я был на грани того, чтобы обежать — ну, пусть и покачиваясь, вокруг кровати и отлупить свою жену до полусмерти. Но этот вопрос остановил меня, одному Богу известно почему.
— Я ждал тебя! Тебя, изменщица!
— В этой каморке?
— Да, проклятье, в этой каморке. Господи, ты зашла слишком далеко, маленькая похотливая тварь! Да я…
— Как ты мог! — ей-богу, так она и сказала. — Как мог ты быть таким бесчувственным и безрассудным, чтобы шпионить за мной таким способом? Ах! Я никогда не переживала такого испуга. Никогда!
— Испуга? — взревел я. — Это когда тот старый козел тряс своими причиндалами в твоей спальне, а ты вертелась перед ним нагишом? Ты — бесстыжая Иезавель! Падшая женщина! Я застал тебя с поличным! Я покажу тебе, как наставлять мне рога! Где трость? Я выбью всю похоть из этой поганой плоти, я…
— Это неправда! — кричит она. — Это неправда! Ах, как ты мог такое подумать?!
Я оглядывал комнату, ища, чем бы вздуть ее, но при этих словах застыл в изумлении.
— Неправда? Ты что же, проклятая маленькая лгунья, думаешь я не видел? Еще секунда и вы бы превратились в двузадое животное, скачущее по всей спальне! И ты еще смеешь…
— Все не так! — она притопнула ногой, стиснув кулачки. — Ты совершенно заблуждаешься: я не подозревала о его присутствии до того момента, как ты вылез из своего чулана! Видимо, он вошел, когда я раздевалась и… О! — Элспет аж содрогнулась. — Я была застигнута врасплох…
— Вот именно. Твоим мужем! Ты что, меня за дурака держишь? Ты соблазняла этого мерзкого гиппопотама целый месяц; я застаю его в момент, когда он разве что не оседлал тебя, и ты думаешь, я поверю… — Голова у меня гудела с перепоя, и я путался в словах. — Проклятье, да ты обесчестила меня! Ты…
— О, Гарри, это неправда! Клянусь! Он, должно быть, прокрался внутрь без моего ведома и…
— Ты врешь! — вскричал я. — Ты распутничала с ним!
— Ах, это не так! Это несправедливо! Как ты можешь так думать? Как можешь говорить такое? — в глазах ее застыли слезы, прямо как настоящие, губы задрожали и скривились, она отвернулась. — Вижу, — прохлюпала она, — ты просто хочешь использовать это как причину для ссоры.
Одному Богу известно, что я сказал в ответ: наверное, что-то про развод. Я не мог поверить своим ушам, когда она продолжила, задыхаясь от рыданий:
— Как подло с твоей стороны говорить так! Ах, ты даже не думаешь о моих чувствах! О, Гарри, как было ужасно обнаружить этого старого злодея здесь, со мной… ужас…ох, я думала, что умру от стыда и страха! А потом… потом ты… — Она разревелась в голос и рухнула на постель.
Я не знал, что говорить и как быть. Ее поведение, то, как она на меня смотрела, эти гневные отрицания — все казалось невероятным. Я не мог поверить ей после того, что видел. Меня переполняли ярость и ненависть, недоверие и горечь, но, будучи пьян, я не мог мыслить трезво. Я пытался вспомнить, что именно услышал в чулане: смех или приглушенный крик? А вдруг она говорит правду? Может ли быть, что Кардиган прокрался к ней, мигом спустил штаны и готовился к атаке, когда Элспет повернулась и заметила его? Или она впустила его, вожделенно нашептывая, и уже сбрасывала одежду, когда вмешался я? Тогда, в хмельном угаре, эти мысли не приходили мне в голову — это я размышлял уже позже, на трезвую голову.
Я растерялся, стоя перед ней в полупьяном виде. Смесь ужаса, ярости и волнения, дополняемая желанием жестоко растерзать ее, вдруг испарилась. Имея дело с любой другой из своих женщин, я ничего не стал бы слушать, просто хорошо отходил бы плетью — за исключением Ранавалуны, которая была крупнее и сильнее меня. Но что мне до прочих женщин? Каким бы скотом я ни был, мне очень хотелось верить Элспет.
Знаете, все еще висело на волоске — броситься на нее или нет; и будучи пьян, я вполне мог так поступить. Прошлые подозрения и увиденное сегодня толкали меня на это. Я стоял, пыхтя и бросая свирепые взоры, но она вдруг уселась на манер андерсеновской русалочки, обратила на меня распухшие от слез глаза и протянула руки: «Ах, Гарри, утешь меня!»
Если бы вы только видели ее! Так легко — кому как не мне это знать — зубоскалить над современными Панталоне, и над обманутыми женами тоже, пока распутники и потаскухи наставляют им рога: «Если бы они только знали, ха-ха!» А они, может быть, знают или догадываются, только не хотят этого принять. Не знаю почему, но я вдруг сел на кровать, обняв плутовку за плечи, а она рыдала и прижималась ко мне, ласково называя меня «йо» — это такое чудное шотландское словечко, о котором она не вспоминала уже много лет, с тех самых пор, как заделалась знатной дамой. И я поверил ей. Почти.
