и к 30-м годам XIX столетия педагогов и юристов стал беспокоить вопрос о детской беспризорности. Для такого рода детей во Франции стали устраивать так называемые maisons paternelles, а в Германии — Rauhäuser (суровые дома). В России учреждение приютов для малолетних преступников было провозглашено законом 5 декабря 1866 г., причем эти учреждения были отнесены не к категории карательных, а к категории «богоугодных» и общественных учреждений. В 1871 г. при участии главным образом сенатора М. Е. Ковалевского в Петербурге на Охте была учреждена земледельческая колония для малолетних преступников. Позже в Москве была учреждена колония для малолетних преступников (так называемый Рукавишниковский приют), в 1896 г. — такая же колония в Бурашеве и т. п.
Довольно рано был издан в России и закон о сроках содержания в приютах малолетних преступников, причем в законе эти учреждения называются уже воспитательно-исправительными и продолжительность содержания в них было предоставлено устанавливать администрации учреждения, в зависимости от исправления (законы от 20 мая 1892 г. и 2 и 8 февраля 1893 г.). Много говорилось о воспитательном значении обучения воспитанников ремеслам. Однако еще в 1908 г. на VII съезде представителей исправительных заведений директор Рукавишниковского приюта Неандер докладывал об «успешном» применении телесных наказаний; многие главную сторону воспитания видели в строгости и непрерывном труде. Бюро VII съезда находило даже, что медико-педагогический надзор в таких учреждениях вреден, хотя съезд, вследствие протеста Д. А. Дриля и П. П. Кащенко, с этим не согласился.
В 1894 г. Петербургское юридическое общество учредило особую комиссию (юристы В. К. Случевский, И. Я. Фойницкий, С. С. Хрущев и психиатры А. Е. Черемшанский, Б. В. Томашевский, О. А. Чечотт) по вопросам о малолетних преступниках.
В 1904 г. В Обществе психиатров сделал доклад заведующий Вятским исправительным заведением Беклемишев, ратовавший за необходимость психиатрического обследования малолетних преступников и говоривший необходимости отмены наказаний и развития в приютах элементов самоуправления. Обществом была избрана комиссия для выработки методов психологического обследования. В этом году в России уже было 44 колонии малолетних преступников на 1 900 мест [49]. Первый съезд представителей русских исправительных заведений состоялся еще в 1881 г. В 1916 г. в марте по инициативе Земского и Городского союзов был созван съезд общественных деятелей, в программу которого входила выработка проекта попечения о защите детей, пострадавших от войны, и образования особой секции призрения детей. Этому проекту противополагался другой, еще более широкий: проектировался Главный совет государственного попечения над детьми — жертвами войны, в состав которого должны были войти представители всех фракций и национальных групп Государственной думы, представители некоторых министерств, рабочих профессиональных организаций, представители педагогов [50].
В 1910 г. был учрежден первый детский суд в Петербурге, а затем детские суды были учреждены еще в пяти городах, причем при них имелись и детские воспитательные учреждения, но врачебное наблюдение здесь ограничивалось выделением явно психически невменяемых, медицинское участие в воспитании оставалось незначительным: врач бывал в учреждении лишь раз в месяц.
Первым, как это было признано и съездом, вопрос о необходимости психопатологического обследования трудно воспитуемых детей поднял в 1882 г. на IV Международном съезде по гигиене проф. И. А. Сикорский. В 1868 г. Управлением военно-учебных заведений, кроме прогимназий для отстающих, была учреждена в г. Вольске на Волге особая военная прогимназия, в которую вместо увольнения переводили всех провинившихся и не подчиняющихся дисциплине учеников других военных гимназий. Вольская гимназия прославилась строгостью своего режима [51]. Проф. Сикорский обследовал ее учеников и на IV Международном съезде по гигиене указывал на необходимость не только строгости при воспитании, но и учета психопатологических особенностей детей [52] на материале именно этого учреждения.
Однако на практике психиатры в России в царское время мало принимали участия в учреждениях для трудновоспитуемых интеллектуально недефективных детей.
Начало научно-медицинским исследованиям причин олигофрении и детских психозов в России, как мы уже говорили, положил проф. Мержеевский еще в 1872 г., когда он изучал мозг идиота-микроцефала Мотея, а также работы Сикорского о заикании (1881). Позже и Мержеевский и его ученики немало работали в области исследования особенностей мозга идиотов. Надо сказать, что за рубежом первая книга о патологоанатомических особенностях врожденного слабоумия английского психиатра Айрлэнда вышла лишь в 1880 г.
О рано возникшем интересе к детским психозам в России свидетельствует и то, что журнал Мержеевского «Вестник клинической психиатрии» открылся в 1883 г. статьей М. Я. Дрознеса «Материалы для психопатологии юношеского возраста» [53].
Первое описание психозов в раннем детстве, в том числе кататонии у мальчика 10 лет, в России принадлежит С. Н. Данилло [54], тоже из клиники Мержеевского. Юношеский прогрессивный паралич описал в 1803 г. А. И. Ющенко.
В земских психиатрических больницах особые отделения для детей начали появляться только перед самой революцией: попытка создать такое отделение была сделана в Херсоне (детское отделение на 25 коек с 1899 г.); в Харькове в 1912 г. для занятий с детьми был приглашен педагог. Однако и здесь дело шло главным образом об олигофренах, случайно попавших в больницу, а не об организации приема и лечения детей с острыми психозами. Специальная детская психиатрическая помощь развилась только после Октябрьской социалистической революции.
Все же мы видим, что и в области детской психиатрии в России до революции научная работа и практическая устремленность стояли на высоком уровне.
Глава 3
Судебная психиатрия в царской России
Правовые отношения психически больных и их ответственность перед судом за совершенные ими преступления и проступки предусматривались, как мы указывали в главе I, еще в законах Киевской Руси.
Психически больных до конца XVIII века помещали в монастыри, «чтобы смирить», «чтобы от святые соборные церкви не отлучиться», потому что «поберечь его некому», помещались и по постановлению администрации, и по челобитью, подававшемуся коллективно «всякого чинов людьми» [55], и по просьбе родственников. Приказ как, например, видно из указа 1648 г. о помещении в Кириллов монастырь Никиты Уварова, формулировался так: «… и у церковного пения велеть ему быти во вся дни, чтобы его в истину привести… А буде Микита в монастыре начнет дуровать… велеть содержать его в хлебне в работе скованным, чтобы его от его безумия на истину привести».
«Исправившиеся в разуме» большей частью сами подавали челобитные об их освобождении из-под монастырского начала. Установление факта выздоровления лежало на монахах. Например, на челобитье страдавшего падучей Автомеева имелась резолюция: «Взять сказку за рукой игумена Тихоновой пустыни (где находился больной), подлинно ли он пришел в совершенный ум». Или, например, в 1686 г. был освобожден из-под монастырского надзора боярский сын Косьма Кохнев на основании извещения игумена Паисия, что «названный сын боярский в разуме
