утомляло по-прежнему.
И когда, наконец, удалось отлепить от тела одежду и с головой окунуться в большую дубовую бочку, которую Мария предусмотрительно велела воинам поставить в тень, прохладная вода принесла невероятное облегчение. Из нее вообще не хотелось вылезать. Однако тут же подумалось, что после доброго королевского вина неплохо бы и съесть ужин, а там и добраться до кровати, где уже ждет, свернувшись котенком, жена.
Лунный свет превратил хрупкую фигурку Марии в мраморную статуэтку. Ее кожа блестела и отчего-то пахла жасмином. Темными оставались только падающие на плечи кудрявые волосы, задумчиво устремленные к окну глаза, да кипарисовый крестик, что лежал в ямке меж ее маленьких, сочных, как яблоки, грудей.
— Отчего же его изгнали? — повторила Мария чуть слышно.
— Он не выдержал ордалии [16], — ответил Эдгар, поворачиваясь, чтобы обвить руками талию жены. — И у Фридриха Барбароссы не оставалось другого выхода.
— Ордалии!? — почти с негодованием воскликнула Мария. — Но ведь Святая церковь запрещает это испытание, находя в нем глумление над Божией волей! Разве великий Фридрих этого не знал?
Рыцарь пожал плечами:
— Это все знают. И почти все допускают. Потому что так проще — не нужно утруждать себя, разбираться, кто там прав, а кто виноват. Что называется, взять и свалить на Бога! (Господи, прости меня грешного!)
И он осенил себя размашистым крестом, в то время как женщина прильнула к его широкой груди, щекоча ему шею россыпью своих кудрей.
— И все же… — тихо проговорила она. — Неужели отважный Фридрих Тельрамунд действительно дал ложную клятву? Неужели пытался обмануть императора? Я слыхала, он когда-то жил среди тамплиеров, но ушел от них именно из-за того, что увидел во всех их обрядах и обетах сплошную ложь. И он смог сам унизиться до лжи?
Эдгар нахмурился.
— Женушка, как ты думаешь, — спросил он ласково, — я бы стал уважать человека, который так поступил оттого, что ему захотелось получить женщину и власть? Словом, если он и дал ложную клятву, то совсем по другой причине.
— По какой?
Это становилось уже совсем интересно, и Марии совершенно расхотелось спать. Она уселась на постели поудобнее и ловко перехватила руку мужа, которой тот обвил ее сзади.
— Расскажи! Эдгар, милый, ну расскажи пожалуйста! Или это тайна?
— Тайна, наверное. Но я никому не клялся, что буду ее блюсти. Ладно уж, малыш Ксавье! Придется рассказать тебе, но только ты должна обещать, что ни словом не обмолвишься барону. Он ведь даже не знает, что его тайна мне известна.
Мария улыбнулась:
— Разве я когда-нибудь была болтлива? Клянусь — ничего ему не скажу. А ты не говори ему сразу, что я не Ксавье, а твоя жена. Ну хотя бы в первый день. Ладно? Мне интересно, сможет ли он догадаться. Ведь вот сир Седрик догадался, и королева Элеонора тоже. А вы с Луи — нет. Вы бы так и думали, что я мальчишка…
Эдгар опять нахмурился:
— Седрик и Элеонора видят людей насквозь. Чему же удивляться? Ты была отличным оруженосцем, девочка.
— И буду! — пообещала она.
— Все-таки твердо решила ехать с нами? А как же наш маленький Анри?
На ее выразительное личико набежала тень. Но тут же Мария опять улыбнулась.
— У него теперь кормилица. Мы можем взять их с собою и оставить в замке у твоего отца. Он ведь писал, что очень хочет увидеть внука! Там нашему малышу будет лучше, чем здесь. А я… Мне так страшно тебя отпускать! Вот уже год с лишним, как ты носишься по этим лесам и равнинам, гоняясь за сарацинскими разбойниками, а я днями и ночами могу только молиться о тебе! Но здесь, по крайней мере, ты возвращаешься домой, и я тебя встречаю. А тут вдруг ты уедешь, далеко, надолго, и у меня о тебе не будет никаких вестей. Нет, Эдгар! Я думала весь вечер, мучилась, плакала, молилась. И наконец поняла, что должна ехать с тобой. И Анри поедет. Он же здоровенький — ему не трудно будет перенести дорогу.
— Ты думаешь? — тревога не покидала лица Эдгара. — Хотелось бы в это верить. У меня тоже тьма сомнений, Мария. И тьма вопросов. Однако твердо я знаю одно: не отозваться на просьбу Элеоноры невозможно. Тогда я был бы просто последним подонком!
— Конечно, невозможно, — поддержала Мария. — И еще мне очень-очень хочется увидеть замок, нашу деревню. И мою мать. Она жива, наверное. А мои братья и сестры? Прошу, ну прошу тебя: возьми меня с собой!
— Я подумаю до завтра, — он еще крепче обнял тонкое тело жены и понял, что уже знает свой окончательный ответ. — То есть до завтрашнего вечера. А сейчас, наверное, надо спать.
— Нет! Ты еще обещал мне рассказать про Фридриха Тельрамунда, про ордалию и императора!
Маленькая летучая мышка сорвалась, наконец, с карниза и ринулась в серебряное небо, настигая невидимую добычу. Ветер чуть сильнее дохнул в окно, и прозрачная занавесь заколебалась, почти коснувшись босых ног Марии, наполовину утонувших в густом ворсе восточного ковра.
— Хорошо, — Эдгар вздохнул, вновь уступая ей, и, разжав свои объятия, опрокинулся на спину. — Только ты уж слушай, не перебивая. Сама знаешь: я не особенно знатный рассказчик. Не то что Луи. Вот тот как разольется соловьем, так заслушаешься… Фу ты! Как вспомню, что скоро его увижу, так сердце дрожит от радости. Ладно, слушай. Это произошло десять лет назад. И было тогда славному рыцарю Тельрамунду двадцать пять лет. Не так, чтобы и много, но слава у него уже была великая. Как у моего предка Эдгара из Оверни — он ведь был еще моложе, когда вернулся из первого крестового похода, а о нем тоже слагали баллады… Тельрамунд как раз расстался с тамплиерами, точнее — с колдуном
