Ознакомительная версия.
— Ты мне стоила дороже, — согласилась Таис, — но не суди по цене о качестве. Могут быть разные случаи, и если тебя купили дорого, то могут продать и подешевле…
Не успела Таис закончить фразы, как Клонария прижалась лицом к ее коленям.
— Кирия, не продавай меня, если уедешь. Возьми с собой!
— Что ты говоришь? Куда я уеду? — удивилась Таис, отбрасывая со лба рабыни ее спустившиеся волосы.
— Может быть, ты уедешь куда-то. Так думали мы, твои слуги. Ты не знаешь, как будет ужасно оказаться у кого-нибудь другого после тебя, доброй, прекрасной.
— Разве мало на свете хороших людей?
— Мало таких, как ты, госпожа. Не продавай меня!
— Хорошо, обещаю тебе. Возьму с собой, хотя я никуда не собираюсь ехать. Как фиванка?
— После того как ее накормили, мылась так, что извела всю воду на кухне. Теперь спит, будто не спала месяц.
— Беги, торговец ждет. И не тревожь меня больше, я усну.
Клонария быстро отсчитала серебро и весело, вприпрыжку побежала из спальни.
Таис перевернулась на спину и закрыла глаза, но сон не приходил после ночного путешествия и взволнованных разговоров с подругой.
Они причалили к кольцам Пирейской гавани, когда в порту уже было полным-полно народу. Оставив лодку на попечение двух друзей, Таис с Эгесихорой, пользуясь относительной прохладой левконота- «белого» южного ветра, расчистившего небо, пошли вдоль большой стой, где торговля была уже в полном разгаре. У перекрестка дорог, Фалеронской и Средостенной Пирейской, находился малый рынок рабов. Вытоптанная пыльная площадка, с одной стороны застроенная длинными низкими сараями, которые сдавали внаем работорговцам. Грубые плиты, доски помостов, истертые ногами бесчисленных посетителей — вместо обширного возвышения из светлого мрамора под сенью крытой колоннады и огороженных портиков, какие украшали большой рабский рынок в пятнадцати стадиях выше, в самих Афинах.
Обе гетеры равнодушно направились в обход по боковой тропинке. Внимание Таис привлекла группа тощих людей, выставленных на окраине рынка, на отдельном деревянном помосте. Среди них были две женщины, кое-как прикрытые лохмотьями. Вне сомнения, это были эллины, скорее всего — фиванцы. Большинство жителей разрушенных Фив было отправлено в дальние гавани и давно продано. Эту группу из четырех мужчин и двух женщин, наверное, пригнал на портовый рынок какой-нибудь богатый землевладелец, чтобы избавиться от них. Таис возмутила эта продажа свободных людей некогда знаменитого города.
Перед помостом остановился высокий человек с напудренным лицом, окаймленным густейшей бородой в крупных завитках, видимо, сириец. Небрежным движением пальца он велел торговцу вытолкнуть вперед младшую из женщин, остриженные волосы которой густым пучком лежали на затылке перехваченные вокруг головы узкой синей лентой. По пышности и густоте пучка на затылке Таис определила, каких великолепных кос лишилась фиванка, красивая девушка лет восемнадцати, обычного для эллинок небольшого роста.
— Цена? — важно бросил сириец.
— Пять мин, и это даром, клянусь Афиной Алеей!
— Ты обезумел! Она музыкантша или танцовщица?
— Нет, но девственна и очень красива.
— Сомнительно. Военная добыча… Взгляни на очертания бедер, груди. Плачу мину, ладно, две — последняя цена! Такую рабыню не будут продавать в Пирее, а поставят в Афинах. Ну-ка обнажи ее!
Торговец не шелохнулся, и покупатель сам сдернул последний покров рабыни. Она не отпускала ветхую ткань, и повернулась боком. Сириец ахнул. Прохожие и зеваки громко захохотали. На круглом заду девушки красовались вздувшиеся полосы от бича, свежие и красные, вперемежку с уже поджившими рубцами.
— Ах ты, плут! — крикнул сириец, видимо хорошо говоривший на аттическом наречии. Схватив девушку за руку, он нащупал на ней следы ремней, стягивавших тонкие запястья. Тогда он приподнял дешевые бусы, нацепленные на шею девушки, чтобы скрыть следы от привязи.
Опомнившийся торговец встал между сирийцем и рабыней.
— Пять мин за строптивую девчонку, которую надо держать на привязи! — негодовал сириец. — Меня не проведешь. Годится только в наложницы да еще возить воду. После разгрома Стовратых Фив девушки здесь подешевели, даже красивые, — ими полны дома во всех портах Внутреннего моря.
— Пусть будет три мины — совсем даром! — сказал присмиревший торговец.
— Нет, пусть платит тот, кто захотел избавиться от неудачной покупки этого сброда, — сириец показал на фиванцев, подумал и сказал: — Дам тебе половину, все-таки девяносто драхм. Беру для своих матросов на обратный путь. Я сказал последнюю цену! — И сириец решительно шагнул к другой кучке рабов, сидевших на каменном помосте в нескольких шагах от фиванцев.
Торговец заколебался, а девушка побледнела, вернее — посерела сквозь пыль и загар, покрывавший ее измученное гордое лицо.
Таис подошла к помосту, откинула со своих иссиня-черных волос легкий газ покрывала, которым спасались от пыли богатые афинянки. Рядом стала золотоволосая Эгесихора, и даже угрюмые глаза продаваемых рабов приковались к двум прекрасным женщинам.
Темные упрямые глаза юной фиванки расширились, огонь тревожной ненависти погас в них, и Таис вдруг увидела лицо человека, обученного читать, воспринимать искусство и осмысливать жизнь. Теоноя — божественное разумение оставило свой след на этом лице. И фиванка то же самое увидела в лице Таис, и ресницы ее задрожали. Будто невидимая нить протянулась от одной женщины к другой, и почти безумная надежда загорелась в пристальном взгляде фиванки.
Торговец оглянулся, ища колесницу красавиц, ехидная усмешка наползла было на его губы, но тут же сменилась почтением. Он заметил двух спутников Таис, догонявших приятельниц. Хорошо одетые, бритые по последней моде, они важно прошли через расступившуюся толпу.
— Даю две мины, — сказала Таис.
— Нет, я раньше пришел! — вскричал сириец, вернувшийся поглядеть на афинянок и, как свойственно всем людям, уже пожалевший, что покупка достанется другому.
— Ты давал только полторы мины, — возразил торговец.
— Даю две. Тебе зачем эта девчонка — все равно с ней не справишься!
— Перестанем спорить — я плачу три, как ты хотел. Пришли за деньгами или придешь сам в дом Таис, между холмом Нимф и Керамиком.
— Таис! — почтительно воскликнул стоявший поодаль человек и еще несколько голосов подхватили:
— Таис, Таис!
Афинянка протянула руку фиванской рабыне, чтобы свести ее с помоста в знак своего владения ею. Девушка вцепилась в нее, как утопающая за брошенную ей веревку, и, боясь отпустить руку, спрыгнула наземь.
Ознакомительная версия.
