— Но это невозможно! — крикнула герцогиня. — Какое мне дело до того, что решили вы?
— Тогда не о чем и говорить, ваше высочество, — ледяным тоном перебил ее Лагир и стал укладываться на солому. — Раз вы не согласны, то дайте нам спать, потому что завтра нам понадобятся все наши силы.
Герцогиня подумала, что счастье всегда бывает на стороне влюбленных, а потому — как знать! — может быть, хоть судьба сломит упрямство гасконца, и сказала Лагиру:
— Хорошо, я согласна. Клянусь: если судьба укажет бежать вашему другу, я помогу ему в этом так же, как если бы это были вы. Но поклянитесь и вы мне, что в случае, если жребий укажет на вас, вы беспрекословно воспользуетесь моей помощью.
— Клянусь! — ответил Лагир, и, достав из кармана монету, сказал другу: — Ну, Ноэ, сыграем в орлянку. Если ты выиграешь, тогда тебе бежать. Орел или решка?
— Орел! — сказал Ноэ с тайной надеждой, что монета ляжет вверх решкой.
Лагир подбросил пистоль на воздух. Герцогиня нетерпеливо подскочила к упавшей монете и вскрикнула, закрывая лицо руками: Ноэ выиграл, Лагиру приходилось оставаться в темнице.
Разочарование было так жестоко, что герцогиня даже зашаталась и упала бы, если бы Лагир не подскочил к ней и не поддержал ее в своих объятиях. Видя это, Ноэ подумал:
«Она слишком любит Лагира, чтобы не найти способа спасти и его».
Слабость герцогини продолжалась лишь краткий миг. Она тихо отстранила от себя Лагира и сдавленным голосом сказала:
— Ну что же! Раз я обещала, я сдержу слово! Затем, подойдя к двери, она позвала д'Арнембурга. Последний вошел бледный, угрюмый.
— Милый Лев, — сказала ему герцогиня, — если не ошибаюсь, вы приняли очень решительные меры, чтобы помешать пленникам бежать. В коридоре дежурили два рейтара, у лестницы поместились вы сами, у дверей дома — Гастон де Люкс, в саду — офицер рейтаров и граф Эрик. Таким образом, одного вашего согласия освободить пленника мало, потому что бежать ему помешают другие. Но так как я твердо решила спасти одного из пленников, то это нужно сделать. Вам придется снять шлем, латы и наколенники и поменяться платьем вот с этим господином.
— Как? — удивленно воскликнул д'Арнембург. — Разве ваше высочество желает спасти господина Ноэ? — Ну конечно! — А господин Лагир останется здесь? — Да, и вы разделите с ним компанию до завтрашнего утра.
— О, я с удовольствием соглашусь на это! — радостно отозвался люксембуржец и принялся поспешно снимать с себя доспехи. — Но как я объясню все это завтра?
— Очень просто: вы пришли проверить крепость уз пленников, они же напали на вас, скрутили, сняли ваше платье, затем метали жребий, кому бежать, а кому оставаться, и так как жребий пал на графа де Ноэ, то остался господин Лагир.
— Великолепно! — согласился люксембуржец. Герцогиня отошла с Лагиром в один из углов камеры, а д'Арнембург немедленно приступил к обмену платья и вооружения с Ноэ и, исполнив это, уселся на соломе.
— Пойдемте! У дверей стоит оседланная лошадь. Идите смело, садитесь на нее и скачите с богом!
Ноэ так и сделал. Гастон де Люкс, мимо которого он прошел, приняв его за д'Арнембурга, окликнул его:» Куда ты, Лев?« — но Ноэ ничего не ответил и только махнул рукой, как бы сильно торопясь.
У дверей он нашел оседланную лошадь, вскочил на нее и во весь опор понесся к Парижу.
Был приблизительно третий час утра, когда он подъезжал к заставе Святого Якова, и как раз в этот момент, когда подбежал к запертым воротам, увидел какого-то пешехода, который громко выговаривал стражнику:
— Как, негодяй? Ты отказываешься впустить меня только потому, что я иду пешком? Да разве дворяне непременно должны ездить верхом? Ноэ постучал эфесом шпаги в ворота и крикнул:
— Сейчас же откройте и пропустите меня и этого господина! Ноэ был в полном вооружении, и потому стражник не посмел не исполнить приказания. Когда конный и пеший прошли за ворота, Ноэ сказал: — Гектор, спасся ли он?
— Боже мой, да ведь это ты, Ноэ? — откликнулся Гектор. — Значит, тебе удалось спастись? А Лагир?
— Лагир еще не освободился, но его, несомненно спасут в ближайшем будущем.
— Значит, все хорошо. Он спасся. В нескольких лье отсюда под ним пала лошадь, и я дал ему свою, а сам пошел пешком. Ну, куда же ты теперь решил направиться, Ноэ? — Придется в нашу гостиницу.
— Ну вот еще! Завтра туда первым делом кинутся королевские стражники. Нет, нам нужно отправиться в гостиницу «Праздничный колокол», потому что там останавливаются исключительно лотарингцы и, следовательно, нас там уж никак искать не будут.
— Ты прав, — согласился Ноэ, — недаром же эта старая крыса Лашеней живет поблизости. Садись на круп моей лошади и поедем поживее! Они так и сделали.
В то время как они дожидались, пока слуга гостиницы откроет им ворота, к Ноэ подошел какой-то старикашка, еле передвигавший ноги, и сказал дрожащим голосом:
— Это вы, сир д'Арнембург? Ах, если бы вы знали, что случилось со мной! Я просто с того света явился!
Ноэ удивленно обернулся и узнал… Лашенея, который, как известно читателю, незадолго перед тем добровольно бросился в ублиетту.
Итак, Лашеней остался жив. Конечно, Ноэ и Гектор, не зная того, что произошло во время их отсутствия, не могли удивляться этому, но они знали, кто такой Лашеней, и в его фразе им почудилась довольно интересная тайна, в которую полезно было бы проникнуть. Лашеней, видевший д'Арнембурга слишком мало, чтобы запомнить его рост и голос, впал в эту ошибку благодаря доспехам, которые обыкновенно надевал останавливавшийся в этой самой гостинице Лев. К тому же сам он был теперь слишком взволнован, чтобы заподозрить что-нибудь неладное, а вследствие этого и случилось, что он с полным доверием отнесся к человеку, бывшему его злейшим политическим врагом.
Конечно, Ноэ поспешил воспользоваться ошибкой Лашенея и сейчас же сказал:
— Боже мой, что случилось с вами, дорогой Лашеней? Суконщик боязливо оглянулся по сторонам и ответил:
— Здесь опасно говорить. Вот если бы мы могли попасть ко мне в дом… — Ну, так пойдемте в ваш дом!
— Это легче сказать, чем сделать. Пожалуй, часовые все еще стоят там.
— Часовые? — воскликнул Ноэ. — Вы заинтересовываете меня все больше и больше!
— Ну да. Ведь меня арестовали и привели к королю. Его величество во что бы то ни стало хотел получить от меня неизвестные вам документы, но я отперся решительно от всего: знать, дескать, ничего не знаю. Тогда меня посадили в ужасающую луврскую камеру, называемую «При-Дье». Представьте себе, я просидел там до вечера, и мне не потрудились принести ни пищи, ни питья. — Какое варварство!
