Имею честь быть вашим преданным слугою.
Реджиналд Гамелин Уордор.
Эдинбург, 6 августа 179*г.
Антикварий поспешно взломал печать на вложенном втором письме, чтение которого в равной мере удивило и обрадовало его. Немного успокоившись от волнения, вызванного такими неожиданными известиями, он тщательно просмотрел остальные бумаги — все делового характера, — положил банкноты в бумажник, написал краткую расписку, чтобы отправить ее с очередной почтой, ибо был крайне методичен в денежных делах, и, наконец, преисполненный важности от сделанных им открытий, спустился в гостиную.
— Суипклин, — обратился он к судебному исполнителю, смиренно стоящему у дверей, — вы должны убраться из Нокуиннока со всеми своими приспешниками. Этой сволочи здесь нечего делать. Видишь, любезный, эту бумагу?
— Приостановление действия ордера на взыскание, — разочарованно произнес чиновник. — Мне и то казалось странным, чтобы против такого человека, как сэр Артур, принимались крайние меры. Что ж, сэр, я ухожу со всеми своими людьми. А кто покроет мои издержки?
— Те, кто тебя посылал, как ты прекрасно знаешь, — сказал Олдбок.
— А вот еще какой-то нарочный. Ну, сегодня настоящий день новостей.
Это был мистер Мейлсеттер, прибывший на своей кобылке из Фейрпорта с письмом для сэра Артура и другим — для судебного исполнителя. Оба эти послания ему, по его словам, приказано было доставить немедленно. Судебный исполнитель прочел свое и сказал, что Гринхорн и Грайндерсон обещают оплатить его издержки и предлагают прекратить взыскание. После этого, немедленно выйдя из комнаты и задержавшись лишь для того, чтобы собрать свой отряд, он, по выражению Гектора, который следил за его отбытием подозрительным взглядом мастифа, провожающего обращенного в бегство бродягу, «очистил Фландрию».
Письмо, врученное сэру Артуру, было от мистера Гринхорна и представляло собой нечто в своем роде весьма любопытное. Приводим его с комментариями почтенного баронета:
Сэр… (О, я уже больше не «дорогой». Мистерам Гринхорну и Грайндерсону люди дороги только, пока они в беде! ) Я был весьма огорчен, узнав по возвращении из поездки по важному делу (полагаю, игра на скачках), что мой компаньон позволил себе в мое отсутствие действовать в интересах фирмы Голдибердс, отдав им предпочтение перед вашими, и писал к вам неподобающим образом. Приношу вам мои, а также мистера Грайндерсона, глубокие извинения… (Эге, я вижу, он умеет писать и за себя и за компаньона! ) и уверен, что вы не подумаете, будто я стал неблагодарным и забыл о постоянном покровительстве, которое моя семья… (его семья! Нахальный щенок! ) встречала со стороны владельцев Нокуиннока. Мне было крайне неприятно убедиться из разговора, который я имел сегодня с мистером Уордором, что он очень раздражен и, я должен признать, не без причины. Для того чтобы исправить, насколько это в моих силах, ошибку, на которую он жалуется… (в самом деле, недурная ошибка — упрятать своего покровителя в тюрьму! ), я срочно посылаю это письмо, чтобы прекратить все действия, направленные против вашей особы и ваших имущественных прав, и в то же время почтительно выразить свое сожаление. Мне остается только добавить, что, по мнению мистера Грайндерсона, если вы вернете нам свое доверие, он будет иметь возможность указать на некоторые обстоятельства, связанные с теперешними претензиями фирмы Голдибердс, которые значительно сократят их сумму… (Так, так! Теперь они идут на новое вероломство в пользу другой стороны! ) и что нет ни малейшей надобности для особо спешного подведения баланса по вашему счету у нас.
Остаюсь за мистера Г. и за себя, дорогой сэр… (Ага, он уже дописался до вольностей! ) ваш премного обязанный и покорный слуга
Гилберт Гринхорн.
— Хорошо сказано, мистер Гилберт Гринхорн! — заметил Монкбарнс. — Я вижу, неплохо иметь двух стряпчих в одной фирме. Они действуют наподобие мужа и жены в голландском кукольном домике. Когда между ними и клиентами тишь и гладь, выходит компаньон-джентльмен и виляет хвостом, как спаниель; когда погода портится, выскакивает деловой собрат и берет вас мертвой хваткой, как бульдог. Да, слава богу, мой поверенный носит треугольную шляпу, имеет дом в старом городе, так же как и я, боится лошадей, играет по субботам в гольф, по воскресеньям ходит в церковь и, не имея компаньона, просит прощения только за свою глупость.
— Среди юристов бывают и честные люди, — вставил Гектор. — Пусть кто-нибудь посмеет отрицать, что мой двоюродный брат Доналд Мак-Интайр, седьмой сын Стрэттудлема (остальные шесть служат в армии), не самый честный человек, какого…
— Без сомнения, без сомнения, Гектор, все Мак-Интайры такие, это их привилегия! Но я хотел сказать, что нет ничего удивительного, если среди представителей профессии, по необходимости требующей неограниченного доверия клиентов, находятся лодыри, не оправдывающие его по своей лености, и обманщики, злоупотребляющие им по своей подлости. Тем больше чести тем, — а я поручусь за многих, — кто сочетает честность с искусством и бдительностью и ходит высоко держа голову, когда вокруг столько ловушек и камней преткновения для более слабых натур. Таким людям их сограждане спокойно могут вверять защиту своих наследственных прав, а родина — еще более священную заботу о соблюдении своих законов и привилегий.
— Все же лучше тем, кто не имеет с ними дела, — сказал Охилтри, просовывая голову в гостиную, потому что общее смятение в семье еще не улеглось и слуги, подобно волнам после урагана, еще не вошли в свои обычные пределы и беспорядочно бродили по дому.
— А, старый правдолюбец, ты здесь? — обратился к нему антикварий.
— Сэр Артур, позвольте войти сюда вестнику удачи, хотя он и не похож на Гермеса. Вы недавно говорили о вороне, издали чующем сечу. А вот перед вами сизый голубь (старый и упрямый, надо признаться), который почуял добрые вести за шесть или семь миль, помчался туда в двуколке и возвратился с оливковой ветвью.
— Это все бедняга Роби, который меня вез, — сказал нищий. — Парень боится, что он в немилости у миледи и сэра Артура.
Покаянное и робкое лицо Роберта выглядывало из-за плеча Эди.
— В немилости у меня? — удивился сэр Артур. — Как так? — Баронет уже давно забыл, в какое исступление он пришел из-за пережаренного хлеба. — Ах, я припоминаю, Роберт. Я был сердит, а ты — не прав. Ступай займись делом и никогда не возражай хозяину, когда он раздражен.
— И никому вообще, — вставил антикварий, — ибо короткое слово отводит гнев.
— И скажи матери, если ее опять мучит ревматизм, пусть придет завтра к экономке, — промолвила мисс Уордор. — Мы посмотрим, что можно для нее сделать.
