— У них могли быть сообщники — выжившие члены экипажа, местные жители, даже индейцы… Такие, как они, повсюду найдут сообщников.
— Но ведь тело герцогини было найдено!
— Изуродованным. Ее узнали только по одежде. — Голос Дельфины звучал глухо, но убедительно. Она не просто предполагала — нет, она утверждала:
— Так все и произошло. Они убили Генриетту и, сделав ее неузнаваемой, оставили на растерзание диким зверям, одев в платье герцогини, чтобы все поверили, что герцогини больше нет в живых.
В таком случае там, в Тидмагуше, покоится в могиле несчастная девушка? Нет!
Немыслимо! Одна мысль о том, что Амбруазина жива, в какой бы части света она ни находилась, тотчас лишала душевного равновесия.
— Что же стало с ней?
— Она улизнула. Покинула Америку.
— На каком корабле?
— На корабле Никола Пари.
Анжелика почувствовала, как по всему ее телу пробежал кладбищенский холодок и как встали дыбом волосы у нее на голове.
Все сходится! Она вспомнила старика Никола Пари перед посадкой нетерпеливого, рассерженного… Его удерживал на берегу маркиз де Виль д'Авре, схвативший его за воротник и требовавший, припав к его уху, чтобы он поделился перед отплытием секретом приготовления молочного поросенка по-индейски. В тумане высился корабль, готовый сняться с якоря. В его трюме пряталась Амбруазина-Демон, считавшаяся погибшей и зарытой в землю…
Если догадка Дельфины верна, то это означает, что Амбруазина жива. Но если бы это было так, она гораздо раньше дала бы о себе знать…
— А я думаю иначе. Наоборот, этих немногих лет едва хватило ей, чтобы обрести уверенность, что ее недавние жертвы успокоились и многое забыли, а самой буквально возродиться из пепла, восстановить подорванное здоровье, вновь сделаться красавицей… Стать, живя под чужим именем, как бы другим человеком — и снова начать плести тончайшие интриги; совершать новые злодеяния, ткать коварную завесу, призванную обманывать чувства, и готовиться к мести…
— Успокойтесь! Вы сами себя пугаете!
— Нет! Я хорошо ее знаю. Даже слишком хорошо.
— А я сомневаюсь, что она до сих пор жива. Она так и не вернулась.
— Но может вернуться.
Анжелика в ужасе подметила, что Дельфина говорит о герцогине в настоящем времени, подобно матери Мадлен из монастыря урсулинок, ясновидящей, которая предсказывала также будущее, предрекая появление «архангела, который в один прекрасный день поднимется во весь рост и натравит страшного зверя на демона…». Анжелика сказала тогда и ей: «Вы говорите так, словно она все еще бродит по земле, словно ее дьявольская миссия еще не завершена».
Маленькая монахиня испуганно посмотрела на нее через свои круглые очки…
— В том-то и дело: возбуждение дела о «Ликорне» может быть ее пробным камнем, — проговорила Дельфина.
— Это меня весьма удивило бы! Ничто в словах господина Антремона не навело меня на мысль, что за всеми этими раскопками и запросами может стоять подобный человек. Нет, по-моему, это всего лишь завершение длинного и скучного административного расследования, и чиновники с писарями, которым поручалось отыскать концы, всласть посмеялись бы, узнав, какие драмы мы усматриваем за их пачкотней.
Она умолчала о намеке лейтенанта полиции на два пиратских судна, названные компаниями-кредиторами участниками экспедиции мадам Модрибур. «Военные трофеи» графа де Пейрака всегда вызывали раздоры; в частности, Виль д'Авре присвоил один из этих кораблей себе в качестве компенсации за утрату своей «Астарты».
А если возбуждению старых распрей способствовал Тардье де ла Водьер, подвизающийся в морском министерстве? Это вполне в его духе. Надо было сообразить это раньше!
— Пускай посмеются! — прошептала Дельфина. — Я с радостью расцелую всех, узнав, что мои предчувствия оказались ошибочными. Ничего другого я и не прошу у милосердного Создателя!
— Так и будет, вот увидите. — Анжелика взглянула на окно. — Дождь. Дельфина, не найдется ли у вас слуги, который смог бы отнести эти бумаги в сенешальство? При всем моем расположении к Гарро Антремону, у меня нет ни малейшего желания снова забираться в его логово.
Она сделала для бумаг непромокаемый пакет из пергамента. Получилась симпатичная посылочка, которая тем не менее даст понять лейтенанту гражданской и уголовной полиции, что она, испытывая к нему глубокое уважение, ничем больше не в силах ему помочь.
Глава 44
Анжелика вышла из дома Дельфины, дождавшись, пока прекратится дождь.
Неприятная тема больше не упоминалась: решение было принято, говорить было больше не о чем.
— Если к вам пристанут с расспросами, отсылайте любопытных к интенданту Карлону. Он сейчас борется за карьеру, поэтому сумеет не ударить в грязь лицом. Вы же позаботьтесь лучше о семейном счастье и о своем здоровье.
Почему вы до сих пор не стали матерью? Неужто вам не хочется детей?
— Детей!.. — воскликнула Дельфина. Это всегда было ее сокровенной мечтой, согревавшей ее сиротские годы. Однако над ней нависло проклятие. А ведь они с Гильда так любят друг друга!
Анжелика назвала ей несколько трав, которые можно отыскать у аптекаря, и растолковала, как их приготовлять и смешивать.
Дельфине захотелось услышать про близнецов. Анжелике пришлось рассказать о Глорианде и Раймоне-Роже, о том, как они растут и что вытворяют. Тема оказалась неисчерпаемой.
Наконец настала минута расставания.
— Выкиньте прошлое из головы, — посоветовала напоследок Анжелика. — Вы наказываете саму себя страхом и воспоминаниями о ней. Ведь она лютой ненавистью ненавидела чужое счастье! Нанесите ей поражение, родив ребенка.
Пейте настои трав, которые я вам перечислила, а также ликер Эфрозины Дельпеш. Говорят, это непревзойденное средство для разжигания пылкой любви.
Увидите, вы зачнете дитя и обретете счастье.
Молодая женщина в конце концов расплылась в улыбке.
— Такие целители и целительницы, как вы, держат в руках жизнь и смерть, здоровье и хворь, счастье любви и горе, зачатье и бесплодие. Понятно, почему вас страшатся те, кто хочет безгранично властвовать над людьми!
Промеж разбегающихся облаков блеснуло горячее летнее солнце, и умытые дождем листья засверкали, отражая его лучи. Потоки воды стекали с Соборной площади, грозя затопить Нижний Город. Прежде чем начать спускаться туда по улице Горы, Анжелика устремила взгляд на восток, как делала часто, не желая расставаться с Францией, ибо для этого не было причин.
Перед ней расстилалась река, похожая на золоченое озеро, со снующими по ней лодками, осененными парусами. Картина была мирной, в ней не таилось никакой угрозы. Однако Анжеликой все еще владела нерешительность, словно она была обречена носиться по свету, лишенная возможности где бы то ни было бросить якорь…
За ее спиной послышались чьи-то легкие шаги. Обернувшись, она увидела маленькое создание в беленьком платьице.
— Эрмелина! Крошка!
Однако девочка уже не была крошкой: она успела подрасти.
— О, дитя мое, сокровище, — шептала Анжелика, сжимая ее в объятиях, — будь всегда такой же просветленной! Никогда не расставайся со своей тайной! Ты по-прежнему неисправимая лакомка?
Ребенок смеялся, но ничего не отвечал.
— «Верно! Ее мать писала мне, что она так и не заговорила…»
Несмотря на немоту, Эрмелина казалась вполне здоровой девочкой. Счастливая, как мотылек, резвящийся над луговыми цветами, она сверкала румяными щечками и показывала в развеселой улыбке все свои круглые зубки. В ее глазах горел хитрый огонек, и они так искрились, что было трудно разобрать, какого же они цвета; скорее всего это цвет озерной воды в солнечный день…
— Ты ни капельки не изменилась! Какое счастье! Эрмелина, не сердись на меня, но у меня нет конфет. Но я все равно очень рада тебя видеть. Дай-ка тебя чмокнуть…
Ее воркующий голос так развеселил ребенка, что он смеялся теперь, как заливистый колокольчик.
«Как бы мне хотелось побаловать тебя конфетами!» — упрекнула себя Анжелика.
