Борис Климычев - Корона скифа (сборник)

Они спустились в сводчатый подвал без окошек, пошли мрачным коридором и прошли в длинную комнату, где сидели и стояли люди, прикованные к стене толстенными ржавыми цепями, оставшимися еще с царских времен. Среди закованных узников Коля узнал и Смирнова, и Голованова, и других богатейших людей Томска. Как раз в это время надевали на руки и на ноги тяжелые оковы Иннокентию Ивановичу Гадалову. При этом он обратился к Смирнову:

— Ну что? Дождались свободы?

— Бог терпел и нам велел! — отвечал Иван Васильевич.

— Ничего, потерпим! — отвечал Гадалов. — и тебе, и мне жирок сбросить не мешает. Да и подвал вполне приличный при царе строили. Добротно. И цепи ладные, и звенят красиво.

— Ну ты! Шутник! Погоди, через неделю-другую по-иному запоешь! — сказал тюремщик.

— Меня зовут Иннокентий Иванович, а твое как имечко будет? — спросил его Гадалов.

— Обойдешься без имечка.

— Обойдусь! — согласился Гадалов. — Я тебя и так запомню.

— Ладно! Идем! — сказал Коле Криворученко, и они вновь вышли в подземный коридор.

— Нехорошо как-то с ними обошлись, такие солидные люди! — сказал Коля.

— Ты — что? Богатеев пожалел? А они нас жалели? Эти изверги рады задушить революцию, не дают новой власти ни товара, ни денег. Все попрятали. Но мы их… но я их!.. — У Криворученко задергалась щека. Он сунул руку в планшет, вытащил оттуда газету «Знамя Революции», подал Коле:

— На! Прочитай про то, кому ты служил! Вот здесь, во втором столбце…

Коля стал читать:

«Жалкий призрак буржуазной власти. Час падения буржуазной думы есть час торжества революционных народов Сибири. Задушить революцию не удастся. Богатые должны отдать сбережения на благо народа…»

— Ну, я не знаю, — сказал Коля, — Григорий Николаевич иначе говорил. Опять же богатеи… Тот же Смирнов в думе состоял, жертвовал деньги на сирот… А Гадалов из своих служащих оркестр создал, и они играли в городском саду. Я тоже там танцевал. Выходит, Гадалов для всех постарался.

— Чудак! — усмехнулся Криворученко, — оркестр! Он этим оркестром тебе глаза отвел. Ты Маркса не читал. Не знаешь, что такое прибавочная стоимость. Представь, что Смирнов в молодости попал на необитаемый остров. И вот стал бы он себе там строить дом. Прожил бы он при этом, ну, скажем, до ста лет. И всю жизнь бы строил. Смог бы он себе при этом возвести такой дворец, в каком он нынче живет? А ведь кроме этого дворца за рекой у него еще один дворец, который он дачей именует. А еще он имеет магазины, катера, конюшни и много чего. Разве мог бы он все это заработать своими руками? Нашими руками, твоими, моими и руками прочих простых людей нажили они свои богатства и жируют, и Гадалов, и Смирнов, и все прочие. Несознательный ты еще, Коля! Я тебе потом дам Маркса почитать, а что не поймешь, спросишь, объясню…

— Вы бы старика Фаддея Герасимовича выпустили, это мой приютский воспитатель, он инвалид японской войны. Он ко мне в Совет за помощью пришел, корову у него свели. Ну, его вместе со мной и забрали.

— Ладно! Я пошлю нарочного с приказом. Пошли!

Криворученко отпер ключом в стене маленькую дверцу, и потянул за собой Колю. За дверью обнаружился другой коридор, низкий, в рост человека, и узкий. Алексей Криворученко запер за собой дверь и сказал:

— Этим коридором я тебя выведу из дома заточения в Дом Свободы, то есть в бывший губернаторский дом. Губернатор мог проникать по специальным подземным ходам и в следственный замок, и в Троицкий собор. Когда он появлялся в Троицком соборе в морозный день без пальто, прихожане удивлялись. Откуда он взялся? Никто не видел, чтобы он входил в соборную дверь.

Ну, мы, атеисты, в собор не ходим. А вот следственный замок навещать приходится. Когда революция победит окончательно, и в этом подземном ходе надобность отпадет. Мы тогда засыплем все подземные ходы окончательно. И люди будут ходить только по земле, и будут парить над ней на крыльях, как птицы. Счастливые, смелые, свободные!

Они шли по тайному ходу, пол которого был вымощен гранитом, а стены и своды была выложены из кирпича. Криворученко нажимал пружину фонаря под названием «Летучая мышь». Фонарь таинственно жужжал, и пятно света мерцало, то увеличиваясь, то уменьшаясь.

Коля думал: кто же прав? Действительно, разве можно построить в одиночку такой дворец, как у Смирнова? Но зачем же его цепями — к стене? Что-то тут — не так. Добрее надо быть. И опять же Григорий Николаевич… Он о свободе для сибиряков радеет. Почему Криворученко этого не понимает? Он же сам сибиряк? Надо будет в этом во всем разобраться, кого-то еще спросить такого… Но кого?…

На Никитинской в доме Безхадорнова великий ясновидящий предсказатель и знахарь Ашурбанипал Данилович вместе с девственницей Элеонорой принимал делегацию женщин. Они вошли, и в комнате пахнуло дорогими французскими духами. Женщины были в шляпах с вуальками, держались просто и достоинством, и видно было, что знают себе цену. Они внимательно осмотрели приемную Ашурбанипала. По стенам были развешаны знаки зодиака и большие стеклянные шары неизвестного назначения. В глазницах человеческого черепа, который лежал на комоде, полыхал огонь. Окна были зашторены и в комнате было сумрачно, несмотря весну.

Старшая из женщин осмотрела стул, вынула из сумочки платок, отерла им сиденье стула, присела на краешек:

— Ашурбанипал, если не ошибаюсь, был каким-то царем? Вы, вероятно, его родственник?

— Все люди на Земле — родственники, — отвечал Ашурбанипал Данилович, — если вы не верите в меня, то для чего же вы пришли?

— Утопающий хватается за соломинку, — отвечала она. — Сейчас газеты пестрят объявлениями об услугах различных кудесников, мы выбрали вас за ваш удивительный псевдоним.

— Псидоном? Да слышал я такое городское словечко, означает оно кличку, — отвечал Ашурбанипал Данилович. — Но вы это совершенно напрасно. Меня обидеть невозможно. Вы еще не успели что-то подумать, а я уже знаю, что вы подумаете. У меня это — не кличка. Мое имя меняется каждый месяц. Как буду я прозываться в следующем месяце, мне внушает некто свыше. И я знаю, что вы сейчас думаете. Вы решили, что меняя имена, я скрываюсь от полиции, ее теперь кличут милицией, хотя хрен редьки не слаще. Нет я не скрываюсь. Я ставлю перед домом невидимую черту и не один человек, желающий мне зла, не переступит ее.

— Вот как? — сказала собеседница. А это ваше украшение на комоде, в его глазницы вставлены свечки? И ваша Элеонора, действительно, имеет справку от Курлова?

— Справка вон она — висит в рамочке на стенке. А в черепе горят не свечи, это холодный огонь сторонний, не тутошний. Суньте в него палец и полюбопытствуйте.