Для Славки невозможного нет он — одержимый. В экспедиции всё начальство, как его увидят, сразу в кармашек за валидолом лезут, а был такой тихий после института.
То, чему вы удивляетесь, — семечки по сравнению с вертолётами, которые он выбил на весь сезон. Теперь съёмщики не будут попусту время терять с оленями на переходы, а выбрасы ваться десантом. По его прикидкам за один сезон выполняется работа трёх лет.
Врач ушёл, а, через некоторое время, по коридору застучали частые и знакомые шаги Вера влетела в палату, распахнув настежь дверь, без халата, в лёгком пальто нараспашку, с непокрытой головой.
— Правда, Вить?! Мне Галка позвонила, говорит, мол, твой паралитик врачей целует и по коридорам, бегает!
— Правда. Хотел уж к тебе идти, да не знаю, где живёшь.
— Брось трепаться! А ну-ка? — Подошла и, запустив руду под одеяло, ущипнула его за ногу холодными с улицы пальцами.
— Ой, перестань, боюсь щекотки!
Упав на стул, растрёпанная, замеров, смотрела на него, словно видя впервые.
— Знаешь, а ты ведь, совсем молодой без бороды-то, как это я раньше не замечала?
— Не подлизывайся, я помню, как ты меня зеркальцем уела.
— Теперь будем ходить учиться, вот только пролежни подлечим и начнём ножки тренировать.
— Я в принципе не против. Мне ещё много надо походить, много.
— Ты про работу свою забудь, придётся оставить, опасны после такой болезни нагрузки, может повториться. Ну, ничего, подыщешь что-нибудь полегче.
— Да-да! Конечно! Мне бы только на ноги встать, а? На моей работе не обязательно ходить Можно летать, можно плыть вниз по огромной и бесконечной реке, можно потихоньку, даже на костылях. Вот только по болоту не пройдёшь…
— Почему?
Виктор засмеялся:
— Они проваливаться будут…
— Да ну тебя, размечтался. Кому нужен геолог на костылях?
— Пока что мне… Знаешь, как здорово плыть по реке? Кругом скалы, берёзы и ельники, мечется под лодкой перепуганная рыба, звенит волшебной струной леска спининнга! И ходит, ходит севший на тройник зверило-таймень — речной медведь. Позапрошлое лето чуть Славку не утопия такой страшило.
— Шутишь?
— Да нет, не до шуток было. Прилетел он к нам на съёмку после института, со мной ходил. Ничего парень, толк будет. Вышли однажды мы с ним к одной из партий соседней экспедиции. Бросили рюкзаки на берегу Тимтона, попили чай, поговорили.
Славка взял спиннинг у одного из парней и ушёл за поворот реки под прижим. Слышим немного спустя, вроде бы кто-то кричит! Не обратили внимания, разговариваем. Потом слышим — ещё! Ещё! Побежали туда. А он уже нахлебался под валунами, еле откачали.
— А что случилось?
— Так вот, оказывается, он первый раз вообще спиннинг взял в руки, учиться бросать. Бросил-то почти у берега, но всегда новичкам и везёт. С первого заброса сел тайменище! В один свист всю катушку и размотал. Славка видит такое дело, хвать за леску! И давай ее заматывать на кисти рук, как бабки пряжу мотают, вот, так.
Виктор привстал и показал Вере, как рыбак мотал леску.
— Таймень поддался и пошёл к берегу. А, когда увидел тень человека, рванулся назад, в глубину. Толстая леска стянула Славке кисти рук, сдёрнула его в воду. Плыть нельзя, руки-то связаны. Хорошо, хоть между двух валунов застрял, а так бы и не нашли.
Виктор лёг на койку, осторожно и бережно поправил на ногах одеяло, откинулся на подушку.
— Еле вытащили с того света, везучий парень, вроде меня. — Козьмин улыбнулся и взглянул на Веру. — Тайменя поймал и жив остался. Руки до кости леской побило, посинели даже, но ничего, отошли. И работу не бросил, и рыбу ловит. А? Может быть, и меня напрасно хоронишь.
— Не хороню я тебя, добра хочу.
— Ты вот, что, костыли мне сообрази где-нибудь. Может, на днях попробую встану…
— Лежи уж, дистрофик, куда тебе вставать, унесёт ветром в форточку. Сначала откормлю тебя и подлечу пролежни. Не спеши.
— Как не спешить? Смотри, вон за окном как высверкивает капель! И коты орут по ночам, спасу нет. Весна по всем приметам…
Вера встала, подошла к окну и долго смотрела поверх подступающих к больнице сосен на голубое, в клубах уже летних облаков, небо. Потом с трудом открыла замазанные белой краской шпингалеты на раме и резко дёрнула за ручку створку окна.
С треском разорвалась пожелтевшая бумага оклейки, и в палату хлынул густой аромат талой воды, земли, сырого снега, прозрачный и густой настой весенней закваски. Вера зябко поёжилась, запахнув пальто на груди, и повернулась:
— Тебе не холодно? Хочу, простудить тебя, чтоб ещё повалялся подольше. Вот научу ходить, и утопаешь отсюда, а мне что-то неохота тебя отпускать, привыкла.
— Оставь так окно, теперь уже не простужусь!
От свежего воздуха у Виктора пошла кругом голова, хлебал его жадно, большими глотками, пил, как воду из ручья, в звенящей от летнего зноя тайге, пил и не мог напиться.
Покой и радость вливались с каждым глотком в избитое болезнью и отчаянием тело. Оно наполнялось живой земной силой, каждая клеточка его болела, боролась за жизнь и оттаивала вместе с весенней жизнью.
Вскоре, впервые на костылях, мосластый и худой поднялся в палате и, поддерживаемый с двух сторон, долго учился передвигать ноги. Они заплетались, дрожали и подламывались, нестерпимо ныли суставы по ночам и дёргались, обжигая болью, ожившие нервы.
С каждым днём всё увереннее и твёрже, разлаписто шлёпал по скрипучим доскам. Потом разжился палкой и, опираясь одной рукой на неё, а другой о стенку, стал появляться в коридорах больницы.
Когда дежурила Вера, тренировки продолжались часами. Как армейский сержант, отдавала она команды, гоняла до изнеможения.
Снег почти весь стаял, и наступил день, когда Виктор смог выходить во двор, на солнышко. Устроился с книгой на пеньке. Тёплый ветерок котёнком игрался с бумажками, ластился и забирался под халат, теребил листы книги.
Сзади послышался шорох. От мягкого толчка Виктор распластался на молодой траве, выронил книжку. Мокрый шершавый язык прошёлся до лицу, а Перекат стал носиться вокруг, по щенячьи припадая на передние лапы, не переставая визжать и лаять от радости.
Откуда-то из окна донёсся, испуганный вопль, на поляну вылетела Вера. Лицо её было перекошено испугом. Картина, которую она увидела, успокоила медсестру. Два эвенка и молодой русский парень стояли возле Виктора, обнявшего за шею широкогрудого, могучего пса, и хохотали.
Вдруг Виктор встрепенулся, показывая вверх:
— Смотрите! Смотрите!
Высоко над больницей острым клином на север плыли гуси.
— Кга-а-а… Га-а…
