Старцев немедленно посетил университет, где его пригласили читать лекции красноармейцам за натуральную оплату, а затем – здание ЧК на Губернаторской, где надеялся узнать что-нибудь о Наташе. Старцева приняли, угостили, поблагодарили за помощь, но ни о Наташе, ни о Юре ничего нового ему не сообщили. Кругом бегали оживленные молодые люди в кожанках, во дворе формировались отряды «на Махно», все здание гудело и звенело от оружия и шпор, от звонких голосов, и пятидесятидвухлетний Иван Платонович почувствовал себя здесь неким археологическим предметом, не очень интересным и ненужным.
Что ж, все верно! Для подпольной работы он был хорош, а для войны староват, ничего не попишешь. Оставив о себе сведения в кадровом управлении (и так, на всякий случай, сообщение для Наташи), Старцев поехал домой, на Николаевскую. Мысли об одиночестве и о старости не оставляли его.
Через несколько дней под вечер к Старцеву прибежала соседка Елена.
– Ой, Иван Платонович, что делать? К нам сюда машина и трое в кожаном. Застряли возле мостка через Харьковку… Вас спрашивали.
– Не бойтесь, Лена, ко мне так ко мне, – сказал Старцев и заволновался. Неужели ему привезли какие-то сведения о Наташе или Юре? Вспомнили старика?
Машина, тяжелый «остин», вырвалась из грязи, и вскоре к Ивану Платоновичу явился странный, небольшого росточка человек, говоривший с явным местечковым акцентом. На нем была кожаная куртка, узкая в плечах и тем как будто подчеркивавшая массивную бритую голову. Вообще, у этого человека не голова являлась частью тела, а тело было необходимым дополнением к тяжелой голове.
– Гольдман, – представился он. – Управделами Чека. При штабе Дзержинского…
– Феликс Эдмундович здесь? – удивился Старцев.
Гольдман оглянулся по сторонам и сказал негромко:
– Прибыл. Как начальник тыла Юго-Западного фронта. Банды, знаете ли, разрушают наши тылы… – И затем сразу перешел к делу: – Профессор, вы, должно быть, разбираетесь в ювелирном деле?
– Ну, я не ювелир, – сказал Старцев. – Я – археолог, но поскольку имею дело с археологическими ценностями, а там много изделий ювелирного характера… Вам бы лучше к настоящему…
– Понятно, – обрезал головастый. – К другим нам не надо. Нам нужен свой специалист, проверенный, который хорошо знает, что такое государственная тайна. Феликс Эдмундович указал именно на вас… Пожалуйста, выберите из этих камней настоящие, но не музейные, которые бы имели коммерческую ценность.
Он высыпал из конвертика на скатерть грудку бриллиантов, среди которых было и несколько очень приметных алмазов. Иван Платонович взял лупу и принялся разглядывать камни при свете низкого солнца, бьющего в окно. Между тем Гольдман пояснял:
– Нам нужно поддержать кое-кого во вражеских тылах. Золото – тяжелая вещь, деньги – бумага, а эти штучки всегда в цене.
Иван Платонович отобрал несколько случайно попавших сюда стразов, а остальные камешки отодвинул в сторону. Их хватило бы на то, чтобы, скажем, перестроить всю Николаевскую улицу.
Особо сияли на солнце крупные, в десять и больше карат, камни классической огранки. Остальные камешки, с полсотни или более, были в пять-шесть карат. На них и указал Старцев:
– Эти легче всего сбыть и легче всего провезти. А крупные слишком приметны.
Он заметил, что камни, по-видимому, выколуплены из каких-то украшений.
– Вместе с изделиями они ценились бы дороже. Намного.
Гольдман согласно кивнул головой.
– Изделие всегда можно опознать, – ответил он, выдавая еще одну тайну: происхождение камней. – И провезти трудно.
Они рассортировали камешки по конвертикам, и Гольдман долго тряс руку Старцева:
– Мы еще продолжим знакомство. Я даже уверен…
С неделю или две Старцев с улыбкой вспоминал этот визит смешного человека с большой головой. Ну ладно, хоть этим он помог подпольщикам – отбором камешков, может быть, спас чьи-то жизни, может быть, помог узнать нечто такое, что даст возможность одолеть Врангеля.
Уверенность Гольдмана оправдалась. Он еще раз заехал, попил фирменного чаю «Фома Иванович», с любопытством выслушал рассказ о Павле Кольцове, а затем предложил Старцеву заехать в один «интересный дом». Этот дом оказался особнячком, охраняемым красноармейцем в шлеме, и, как догадался профессор, принадлежал ЧК.
Внутри, в большой гостевой комнате, полный человек в гимнастерке с низко отвисающей кобурой на поясе, подметал глянцевый, хорошо сохранившийся паркет. Сначала Старцев подумал, что здесь разбили много стекла: мусор поблескивал, отсвечивал, позванивал. А через несколько секунд Иван Платонович ахнул: то, что он вначале принял за битое стекло, оказалось разбросанными по полу драгоценными камнями. Их и подметал чекист в железный совочек. Кучки этих камней лежали на столе, в круглых шляпных коробках, разложенных на сиденьях кресел, в жестяных коробочках из-под монпансье.
Человек с наганом принял Старцева за какого-то важного начальника, выпрямился, доложил, не выпуская из руки веник:
– Вот, товарищ… наводим порядок.
Иван Платонович нагнулся, поднял из кучки на полу крупный, ступенчатой огранки карат эдак в двадцать золотисто-зеленый, травяного оттенка хризолит.
– Вы же поцарапаете его, – сказал профессор. – У хризолита не очень высокая твердость, а здесь у вас и турмалины, и топазы, и алмазы… Великолепный камень, какая чистота, насыщенность…
Он по привычке поправил свое пенсне.
– Виноват, товарищ, не обучены, – сказал человек с наганом. – Наше дело, чтоб не завалялось чего… Буржуазные утехи, для будущего мало пригодны.
Гольдман хитро взглянул на Старцева своими темными, маслинными глазами: дескать, теперь вы понимаете… А вслух сказал:
– Вот такое вам задание, товарищ Старцев. Произвести здесь некоторый учет. Сортировку. Упаковку. Возьмите в помощь студентов, что ли, из честных пролетарских ребят. Предупредите, что чекиста, который при доставке реквизированных ценностей слямзил золотые часы с бриллиантами, в тот же вечер поставили к стенке… Понимаете, понавезли этого добра, а что с ним делать, никто не понимает. А вообще… – он понизил голос, – поскольку мировая революция близко не предвидится и Пилсудский без всякого возмущения пролетариев отхватил полреспублики, ценность золота и прочего ювелирного добра пока не отменяется, как полагали наши классики…
Он опять хитро прищурил темный глаз: не прост был товарищ Гольдман, не прост.
– В Москве организуется специальный центр хранения драгоценностей – Гохран. По указу товарища Ильича. Так что вы рассортируйте, и мы отправим это добро в Москву.
Старцев вздохнул. Он, конечно, мечтал о каком-то важном задании. Но не о таком.
