Когда настало время обедать, Мемнон натянул тетиву на лук и убил пять антилоп пятью стрелами. Мы сняли с них шкуры и разделали туши на глазах сородичей, проходивших мимо на расстоянии вытянутой руки. Несмотря на странную внешность, мясо этих животных, зажаренное на открытых углях, было не хуже мяса любой дичи, какую мне доводилось пробовать.
– Вот еще один дар богов, – заявил Мемнон. – Как только мы соединимся с главным войском, отправим отряд за этим стадом. Наши охотники смогут накоптить столько мяса, что хватит на прокорм всех рабов и всего войска до следующего их прихода.
От проводников-шилуков мы узнали, что эта неведомая нам миграция животных происходит каждый год. Стада покидают одни пастбища и переходят на другие, отделенные от первых сотнями миль. Шилуки называли этих зверей гну, подражая их гнусавым крикам.
– У нас будет неистощимый запас мяса, пополняющийся каждый год, – сообщил я царевичу.
Никто не предвидел катастрофы, которая произойдет из-за посещения нашего лагеря уродливыми гну. Меня должно было насторожить то, как те вскидывали головы и фыркали без всякой причины, а из ноздрей текла слизь, которую я заметил, когда они проходили мимо. Однако я не задумывался о поведении гну и счел их тихими и безобидными животными, от которых нам, кроме пользы, ждать нечего.
Как только мы достигли слияния двух рек, то сообщили о миграции гну царице Лостре, и она согласилась с предложением царевича Мемнона, назначив ему в помощники Крата и Ремрема. Отдала под его командование отряд из двухсот колесниц с группой больших грузовых повозок и несколькими тысячами шилуков. Царица приказала забить столько гну, сколько они смогут разделать и закоптить на прокорм войска.
Я не отправился с отрядом, так как роль помощника мясника не приводила меня в восторг. Очень скоро дым от костров, на которых коптили мясо, поплыл по горизонту, и не прошло и нескольких дней, как начали возвращаться большие повозки, доверху груженные кучами почерневших ломтей мяса.
Ровно через двадцать дней после нашей встречи со стадами гну я сидел на берегу Нила под тенистым деревом и играл в бао со своим старым другом Атоном. Я позволил себе и Атону немного отдохнуть. Мы открыли один из драгоценных кувшинов вина высшего качества, которое оставалось в наших запасах со времен ухода из Египта. Мы с Атоном играли и переругивались, как и полагается старым друзьям, потягивая вино и наслаждаясь его букетом.
Мы не имели ни малейшего представления, какая катастрофа приближается к нам с каждой секундой. Напротив, у меня были причины быть довольным собой. За день до этого я закончил чертежи и планы строительства гробницы фараона, где придумал несколько ловушек, которые должны будут остановить похитителей сокровищ. Царица Лостра одобрила мои планы и назначила одного из главных каменщиков наблюдать за строительством. Сказала мне, что я могу требовать любых рабов и любой материал, которые понадобятся. Госпожа моя решила не скупиться на выполнение клятвы, данной покойному мужу. Она построит ему самую изысканную гробницу, какую способен создать мой гений.
Я выиграл подряд третью партию у Атона и наливал себе в чашу великолепное вино из кувшина, когда услышал топот копыт и увидел верхового, который скакал к нам от расположения колесниц на полном галопе. Еще издалека я узнал Гуи. Очень немногие рисковали ездить верхом, тем более с такой скоростью. Он мчался к нам. Когда я увидел выражение его лица, так резко вскочил на ноги, что разлил вино и перевернул доску.
– Таита! – закричал Гуи мне с расстояния в сто шагов. – Лошади! О, милостивая Исида, помоги нам! Лошади!
Он остановил лошадь. Я вскочил на ее спину позади Гуи, обхватив его за талию.
– Не трать времени на разговоры! – крикнул я ему. – Гони!
Сначала я отправился к Терпению. Половина табуна уже заболела и лежала на земле, но эта кобыла была моей первой любовью. Она лежала на боку, грудь тяжело вздымалась. Лошадь постарела, седина появилась на морде. Я не запрягал ее в колесницу с того самого дня, когда слон убил Клинка. Терпение больше не ходила в упряжке, но стала лучшей племенной кобылой в наших табунах. Ее дети унаследовали крепкое сердце и острый ум. Только что она кончила кормить маленького красивого жеребенка, который стоял сейчас рядом и тревожно смотрел на нее.
Я встал на колени.
– Что с тобой, храбрая моя? – мягко спросил я.
Терпение узнала мой голос и открыла глаза.
Веки слиплись от слизи. Состояние ее привело меня в ужас. Шея и горло кобылы раздулись и стали вдвое толще обычного. Вонючий гной струился изо рта и ноздрей. Лихорадка сжигала ее, и я чувствовал, что тело пышет жаром, как костер.
Она попыталась подняться, когда я погладил шею, но была слишком слаба. Голова снова упала на землю, дыхание с бульканьем и хрипом вырывалось из груди. Густой серо-желтый гной пузырился в ноздрях. Горло сжималось, ей приходилось судорожно бороться за каждый вдох.
Она смотрела на меня почти человеческими глазами, в которых стояла доверчивая мольба. Чувство бессилия охватило меня. Мне еще не приходилось иметь дело с этой болезнью. Я стащил белоснежный платок с плеч и стер гной с ноздрей. Это была жалкая, бессмысленная попытка, потому что свежая струйка вонючего гноя тут же появилась на ее коже.
– Таита! – позвал меня Гуи. – Все лошади поражены этой болезнью.
В душе я был благодарен ему за то, что он отвлек меня. Я оставил Терпение и пошел осматривать табун. Половина лошадей уже лежала, а те, что держались на ногах, шатались, из их ноздрей и ртов на землю текли струйки желтого гноя.
– Что нам делать? – с мольбой в голосе спрашивали Гуи и колесничие. Их доверие тяжкой ношей легло на мои плечи. Они ожидали, что я могу предотвратить ужасную катастрофу, но я понимал, что ничего не в состоянии сделать. Я не знал лекарства от этой болезни и не имел представления, как ее лечить. Здесь нужно было нечто новое, ни на что не похожее.
Спотыкаясь, я побрел обратно к Терпению и снова стал стирать гной с ноздрей. Я видел, что силы ее кончаются. Каждый вздох стоил страшных мучений. Печаль лишала меня сил. Я понял, что скоро расплачусь и стану совершенно слаб и абсолютно бесполезен для кого бы то ни было, будь то лошади или люди.
Кто-то опустился на колени рядом со мной. Я поднял глаза и увидел одного из конюхов-шилуков, трудолюбивого и приятного человека, с которым подружился и который считал меня своим хозяином.
– Это болезнь гну, – сказал он мне на своем простом языке. – Многие умрут.
Я смотрел на него, ничего не соображая, а когда слова дошли до моего скованного горем сознания, вспомнил фыркающие, сопливые стада гну, темным ковром покрывавшие равнину, – животных, которых я счел даром благосклонных богов.
– Эта болезнь убивает наш скот, когда приходят гну. Те животные, которые выживут, будут в безопасности. Они больше никогда не заболеют.
– Что нам делать, чтобы спасти их, Хабани? – спросил я, но он покачал головой в ответ:
– Ничего нельзя сделать.
Я держал голову Терпения в руках, когда она умерла. Дыхание будто застряло у нее в горле. Судорога прошла по телу, ноги вскинулись, а потом ослабли. Я издал стон боли, стоя на краю пропасти отчаяния, а когда поднял глаза, сквозь слезы увидел, что и жеребенок Терпения тоже лежит на земле, а желтая слизь пузырится у него в горле.
В этот момент отчаяние мое перешло в жгучую ярость.
– Нет! – закричал я. – Я не позволю тебе умереть!
Я бросился к малышу и крикнул Хабани принести горячей воды в кожаных ведрах. Мочил в горячей воде полотно и прикладывал к горлу лошади, чтобы снизить опухоль, но это не помогало. Гной по-прежнему тек из ноздрей, кожа на шее натягивалась, плоть набухала, как пузырь.
– Он умирает, – покачал головой Хабани. – Многие умрут.
– Я не позволю ему умереть, – мрачно сказал я и отправил Гуи на «Дыхание Гора» за своим медицинским сундучком.
Когда он вернулся, было уже почти поздно. Силы жеребенка были на исходе. Дыхание становилось все более редким и судорожным, и я чувствовал, как жизнь покидает его. Я нащупал пальцем кольца на трахее в том месте, где шея переходит в грудь. Легким ударом скальпеля надрезал кожу и обнажил жилистую трубку, а затем вдавил острие скальпеля в трахею и проткнул ее. Воздух со свистом вошел в отверстие, и я увидел, как грудь лошади поднялась, а легкие наполнились. Она снова задышала ровно и глубоко, но я заметил, что отверстие в трахее начинает затягиваться кровью и слизью.
