— Ну-ка пощекочи его слегка, — сказал сержант, подчеркнуто подмигнув. Пьер этого не заметил.
С бесконечной осторожностью и большой ловкостью лучник несколько раз быстро выглянул из-за края амбразуры. Стрела его была наготове, лук наполовину натянут. Затем он внезапно сделал быстрый шаг вперед и слегка наклонился в сторону, настолько чтобы зубец стены не мешал ему. Он быстро отвел оперенный хвост к плечу и отпустил стрелу. Раздался звон струны и шипенье, а затем громкий злобный крик снизу.
— Ты пощекотал его, Альберт?
— Точно как вы приказали, сержант.
— Куда?
— В шею.
— Но ты не ранил его, не так ли, Альберт?
— Клянусь честью, он ничего не почувствовал.
— Видишь, Пьер? Мы не хотим обижать французов. Правда, парни?
— Да, да! Ей-богу, не хотим! — ответил хор сильных голосов.
Пьер попытался рассмеяться шутке, но он никогда не был ближе к войне, чем в мастерской, и первое знакомство с искусством убивать расстроило его и вызвало внезапное отвращение.
— Я знаю, что вы сделали, — со злостью крикнул он.
— Но, Пьер, он ведь хотел убить тебя, понимаешь? — сказал Хью.
— Да, наверное, хотел.
— Ну и?
Хью пожал плечами, удивленно поднял брови и, наконец, выразительно развел руками, по-итальянски, ладонями вверх. Он очень строго взглянул на приемного сына.
С того дня всю жизнь, всегда, когда он видел смерть человека, Пьер припоминал этот жест своего приемного отца.
Во время короткой осады была предпринята только одна серьезная атака, которая чуть не увенчалась успехом. Нескольким французам удалось забраться на стены замка. В его старинных коридорах и даже во дворах, обнесенных стенами, завязалась схватка, и в какой-то момент казалось, что крепость может пасть.
Но атакующие не получили подкрепления. Приставные лестницы были опрокинуты с помощью длинных шестов, мертвые и умирающие сброшены со стен, а офицеры, как обычно, захвачены с целью получения выкупа.
Хотя маршал де Буссак потерпел лишь незначительное поражение и потерял сравнительно немного людей, он неожиданно снял осаду и увел свою армию. Англичане с удовлетворением решили, что упорство обороны убедило французов в тщетности их намерений. Но пленные французские офицеры утверждали, что люди маршала перессорились из-за дележа добычи, которую они рассчитывали захватить после падения города. В результате операции город остался целым и невредимым. Горожане праздновали освобождение от осады и доедали свои обширные запасы невкусной еды. На улицах зажгли костры и выкатили большие бочки с вином, из которых мог пить любой желающий. Толпы английских копьеносцев и лучников, взявшись за руки, шатались по узким аллеям, целовали девушек и пели, что король Франции и все его люди взобрались на гору, а потом скатились с нее.
В годовщину снятия осады Николас Миди произнес пламенную проповедь на тему раскаяния на торжественной мессе в честь Богородицы, вознося ей хвалу за освобождение города.
У алтаря, облаченный в белый стихарь, стоял Пьер, его золотистые волосы цветом напоминали золотой крест в свете сотни свечей. Пьера, который обратил на себя внимание каноника, научили продуманному до мелочей и привлекательному ритуалу церковной службы. Проповеди каноника выходили далеко за пределы понимания десятилетнего мальчика, но он знал и понимал, что вино, которое он держит в правой руке, и вода в левой, когда они смешиваются в чаше, поданной каноником, таинственным образом превращаются в кровь Господа, и это было чудесно. Когда он поднимал голову во время вознесения даров, он пристально смотрел, как его учили, на белую облатку в руках священника, которую Господь в это самое мгновение превращал в свое собственное тело, распятое на кресте; и хотя он не всегда чувствовал восторг, который должен вызываться этим древним чудесным обрядом (а иногда, как он себе признавался, его внимание отвлекалось), ему говорили, что восторг придет в свое время, когда он повзрослеет и лучше познает жизнь. И тогда обещание искупления станет ему понятным во всей своей благотворной глубине.
Пьер очаровал каноника, и он учил мальчика не только ответам на латыни во время службы, но и латинской грамматике и общеупотребительной речи. Пьер открыл, что латынь была не только языком церковной службы, но и повседневным средством общения тысяч европейских ученых и государственных деятелей, так что человек мог путешествовать по всему христианскому миру и его понимали в любой стране.
— Но в языческих странах говорят по-турецки, — сказал Пьер. — Абдул научил меня многим словам.
— Это хорошо, — ответил Миди. — Может быть, в один прекрасный день ты отправишься на Восток, чтобы проповедовать там христианскую веру.
Приступы болезни начались у Миди после сожжения Жанны д’Арк. Сегодня у него был один из приступов дрожи, и когда Пьер поднял глаза на дароносицу, он увидел, что она трепещет, как крыло птицы. Он надеялся, что священник не уронит ее, хотя знал свою роль в церемонии и знал, что делать, если это случится.
Потом он заметил алое пятно на большом пальце каноника, похожее на каплю крови; и когда он снова склонил голову, он с испугом произнес короткую молитву, опасаясь, что Господь осудит его за невнимание к службе.
Когда он бежал домой после мессы, он встретил Николя Хирурга с большой бутылью подмышкой.
— Доброе утро, Пьер, — бодро произнес хирург.
— Доброе утро, господин Николь, — ответил Пьер с некоторой опаской, потому что старик был словоохотлив, а мальчику хотелось есть.
— Бог дал тебе крепкое здоровье, хотя ты чуть не умер от истощения. Похоже, что ты находишься под особым покровительством. Я никогда не видел тебя таким цветущим, мальчик.
— Я здоров, спасибо, сэр. Мои отец и мать, и Абдул, Клемент и Амброз тоже здоровы. — Если бы он не сказал это быстро, Николь мог начать утомительно расспрашивать о здоровье каждого из них с соответствующими комментариями.
— Можешь ты выполнить мое маленькое поручение, Пьер?
— Конечно. Но я должен бежать домой. Отец берет меня за город сегодня.
— Мне действительно нужны твои быстрые ноги, Пьер. Они быстрее моих, а как раз сейчас я должен поспеть сразу в два места, что под силу только ангелу, но я не ангел.
— Может быть, вы скоро им станете, — учтиво ответил Пьер и тут же сконфузился. — Нет, я неправильно выразился. Может быть, вы никогда не будете ангелом, любезный господин Николь.
— Это вряд ли лучше, юноша. Но я благодарю тебя за то, что ты имеешь в виду. Я должен сейчас быть в келье доброго отца Изамбара, чтобы вручить ему эту бутыль драгоценного масла, которое с божьей помощью восстановит здоровье каноника Николаса Миди. И я должен также находиться у постели бедной больной женщины, страдающей от неистового помешательства, которое возмутило температуру ее тела, так что ее бросает то в жар, то в холод, и она начинает шуметь и безжалостно бранить своего мужа. Многие женщины страдают от этой болезни.
