Ролан трепетал каждой жилкой. Маргарита поцеловала его в лоб. Он пошатнулся.
– Я намного старше вас, – прошептала она. А затем, опустив глаза, в которых горел огонь, добавила: – Вы почувствовали? Мои губы холодны.
– Да, – отозвался Ролан, – ваши губы холодны.
– Это оттого, что вся кровь у меня собралась здесь! – медленно проговорила Маргарита и прижала его руку к своей груди.
– Что я слышу, Маргарита, любимая!.. – воскликнул Ролан и заключил ее в объятия.
– Оставьте меня, – тихо приказала Маргарита.
И Ролан отпрянул, словно невидимая рука дернула его сзади за волосы.
– Я говорила, что никого не люблю и не хочу любить, – продолжала Маргарита ледяным тоном. – Я говорила о моем сердце из стали и о бесстрастной душе, которой я горжусь. Настанет время, когда женщина-философ перестанет быть предметом непристойных шуток. О чем я еще говорила? О том, что благодарю Бога за то, что Он создал меня сильной и бесстрашной… О чем еще? Я говорила, что на свете нет никого прекраснее вас, Ролан. И это правда. По крайней мере, я никого красивее вас не знаю, если не считать меня саму.
Медленным горделивым движением она откинула назад голову, выставив напоказ точеную шею. Ролану казалось, что он видит сияние над ее головой.
– Вы не понимаете, – отведя глаза в сторону, продолжала Маргарита усталым, разочарованным тоном. – Никто не понимает тех, что осмеливаются идти непроторенной дорогой. Их оскорбляют, называя либо сумасшедшими, либо порочными. И никто не желает вдуматься в то, что они говорят. Если они вдруг, отбросив стыдливость, шепнут своим поклонникам, которые восхищаются ими не более чем тенором в Опере-Буфф или жонглером в цирке, если они скажут: «У меня есть своя великая цель, свое божественное предназначение», – люди степенные станут потешаться, а безумцы, вроде вас, Ролан, примутся перебирать в памяти книжных романтических героинь, глупых и напыщенных, решая, с кем из них сравнить Маргариту… Но учтите, Ролан, Маргариту нельзя сравнивать ни с кем, она ни на кого не похожа. Вы прекрасны, как она, но она еще и сильная. А вы сильный?
– Черт побери! – ворчал на кухне виконт Жулу. – Она говорит, что не голодна. Ну и пусть! Цыпленок мне дороже, чем она. Бьюсь об заклад, что ни в Париже, ни в Плоермеле, ни даже в Риме не сыщется другой такой шельмы. Коли я уж выпил обе бутылки, то имею право доесть последнее крылышко.
Действительно, вторая бутылка вина была пуста, как и рюмка Жулу. Он положил себе на тарелку последнее крылышко и встал, чтобы принести кувшин с пивом.
«Вот уж правду говорят, – подумал он, – то разом густо, то разом пусто… Однако как же мне надоели эти клерки Дебана!
– Нальем! Глотнем! Споем! Допьем!
Вот уже битый час они распевают этот куплет. Скучно… Если бы я не боялся потерять это теплое местечко, я бы показал им, как надо веселиться».
Он поставил кувшин на стол и двинулся на цыпочках по коридору. Когда Жулу вернулся в кухню, щеки его горели огнем.
– Это мне не нравится! – пробормотал он. – Она закрыла обе двери. Мне совсем не слышно, о чем они говорят. Если кто-то хочет занять мое место, тем хуже для него!.. Да что я, ведь он – не русский князь!.. А что, если он был ее первым мужем!..
Жулу подмигнул куриному крылышку, лежавшему на тарелке. Что и говорить, оно выглядело чрезвычайно соблазнительно. Однако выражение беспокойства не сходило с туповатого лица виконта, и даже добрый глоток пива не смог развеять его мрачности.
Теперь Ролан сидел на диване рядом с Маргаритой. Они и в самом деле были великолепной парой. Невозможно было бы найти более подходящих актеров для «Нельской башни», никто бы лучше них не сыграл начальную сцену в тюрьме, когда Маргарите двадцать лет, а Лионнету де Бурновилю – восемнадцать – принцесса и паж.
Не так уж глуп был этот Жулу! Ролан вполне мог бы оказаться ее «первым мужем».
Маргарита взирала на молодого человека со снисходительной доброжелательностью. Так, должно быть, другая тигрица, Елизавета Тюдор, смотрела на юного Дадли, графа Лейсестера. Что до Ролана, то его физиономия выражала простодушную благоговейную почтительность.
Все, что наговорила Маргарита, было ложью. Такова уж была ее натура: она не могла слова сказать, чтобы не солгать. Она любила сочинять о себе небылицы, выдавая их за истинную историю своей жизни.
– Что вы думаете обо мне? – спросила она.
– Я думаю, – ответил бедный паж, – что вы ангел.
Горькая улыбка мелькнула на губах Маргариты. «Падший ангел, обретающийся на задворках мира!
Опозоренный ангел, которого бы твоя мать на порог не пустила!»
– Ах! – вдруг воскликнул Ролан, словно почувствовав укол в сердце. – Моя мать!
Маргарита заметила, как он страшно побледнел.
– Где вы танцуете сегодня? – спросила она, желая переменить тему разговора.
– Я надеялся сопровождать вас, – ответил осмелевший паж.
– А ваша матушка отпустила вас? – допытывалась королева.
«Матушка!» Как нежно, как тепло звучало это слово, когда оно срывалось с любящих губ Ролана. Но сейчас, услышав его, он вдруг неожиданно для себя смутился, словно при нем сказали грубость.
– Прошу вас, Маргарита, – пробормотал он, – не будем говорить о моей матери.
Настал черед Маргариты бледнеть.
– Она больна, – пояснил Ролан, – очень больна.
– Замолчи! – резко перебила Маргарита, а затем, притворившись, будто поддалась сердечному порыву в ущерб доводам рассудка, прибавила: – Ты прав, не будем говорить о том, что может нас разлучить!
Ролан взглянул на нее затуманенным взором. На мгновение их взгляды встретились, глаза Маргариты сверкали.
– Если бы я мог надеяться… – с юношеским пылом начал Ролан.
– Оставь надежду! – сурово оборвала его Маргарита. – Мне нужен иной человек. Если я полюблю тебя, ты станешь препятствием на моем пути. Я чувствую, что могла бы любить тебя до безумия!
– Боже мой! Боже мой! – молитвенно проговорил паж. – Быть любимым ею!.. Но знаешь ли ты, Маргарита, – лихорадочно продолжал он, – что значит для меня надежда? Знаешь ли ты, что я способен на все, если услышу от тебя: «Сделай это и ты будешь любим»?
– И ты был бы всецело предан мне? – спросила Маргарита, и в ее взгляде появилось нечто, похожее на любовь.
– Тебе одной!
– И ты повиновался бы мне?
– Как раб.
– Ты стал бы сильным?
– Как лев.
– Храбрым?
– Безрассудно!
– Ты пошел бы ради меня на все?
– Не сомневайся!
– Даже на смерть?
– Ты требуешь от меня слишком мало! – воскликнул Ролан, сияя от счастья.
Маргарита положила ему на лоб свою холодную руку и медленно произнесла:
– Даже на преступление!
