— Зачем? И она подвержена тому же Колесу Всего Сущего, как и мы! Жизни, подымающейся или опускающейся, очень далекой от освобождения. Большое зло должна была сделать душа, заключенная в эту оболочку.
— Я ненавижу всех змей, — сказал Ким. Никакое туземное воспитание не может ослабить ужаса белых людей при виде змеи.
— Оставь ее жить, сколько ей положено. — Свернувшаяся змея зашипела и полуоткрыла свою пасть. — Да придет скорее твое освобождение, брат мой, — спокойно продолжал лама. — Может быть, ты случайно знаешь, где находится моя река?
— Никогда не видел такого человека, как ты, — шепнул пораженный Ким. — Неужели даже змеи понимают твои слова?
— Кто знает? — Он отошел на один фут от поворачивавшей голову кобры.
— Иди! — крикнул он через плечо Киму.
— Ну уж нет, — сказал Ким, — я обойду кругом.
— Иди. Она не причинит тебе вреда.
Ким колебался одно мгновение. Лама повторил приказание, снабдив его какой-то монотонной цитатой на китайском языке, которую Ким принял за заклинание. Он послушался и прыгнул через речку. Змея действительно не подала и признака жизни.
— Никогда не видел такого человека. — Ким вытер пот со лба. — Куда же мы теперь идем?
— Это ты должен сказать. Я — старик и чужестранец, вдали от моей страны. Если бы от железной дороги у меня не наполнялась голова дьявольским шумом, я поехал бы теперь в Бенарес… Но тогда мы могли бы пропустить реку. Будем искать ее.
Там, где хорошо обработанная почва даст три и даже четыре жатвы в год, среди плантаций сахарного тростника, табаку, длинных белых растений «ноль-коль» они бродили целый день, поворачивая в ту сторону, где виднелась вода, при этом они будили деревенских собак и жителей сел, спящих в полдень. Лама отвечал на громкие вопросы с неизменной простотой. Они искали реку — реку чудесного исцеления. Не знает ли кто-нибудь такой реки? Иногда слушатели смеялись, но чаще выслушивали историю до конца и предлагали местечко в тени, молоко и еду. Женщины повсюду были добры, а дети, как на всем свете, то робки, то смелы. Вечер застал их на отдыхе под деревом в деревушке с грязными стенами и крышами. Они разговаривали со старшиной в то время, когда скот возвращался с пастбища, а женщины приготовляли ужин. Они вышли из пояса садов, поставляющих фрукты и овощи на рынок голодной Умбаллы, и находились теперь среди тянувшихся на несколько миль лугов.
Старшина был любезный старик с седой бородой, привыкший встречать чужестранцев. Он вытащил веревочную койку для ламы, поставил перед ним горячее кушанье, набил трубку и, так как вечерняя служба в сельской пагоде окончилась, послал за жрецом.
Ким рассказывал детям постарше о размерах и красоте Лагора, о путешествии по железной дороге и о жизни в городе вообще; взрослые разговаривали так же медленно, как их скот пережевывает жвачку.
— Я не могу понять этого, — сказал наконец старшина деревни. — Как понимаешь ты его слова? — Лама, закончив свой рассказ, молча перебирал четки.
— Он — Идущий, — ответил жрец. — Страна полна такими людьми. Помнишь того, кто приходил сюда в прошлом месяце, факир с черепахой?
— Да, но на стороне этого человека были разум и справедливость, потому что ему явился сам Кришна и обещал ему рай без погребального костра, если он совершит путешествие в Прайяг (Аллахабад). Этот же человек ищет неизвестного мне бога.
— Тише! Он стар, он пришел издалека и он безумный, — ответил гладко выбритый жрец. — Выслушай меня, — обратился он к ламе. — В трех косах (шести милях) отсюда к западу проходит большая дорога в Калькутту.
— Но я хотел бы идти в Бенарес, в Бенарес.
— И также в Бенарес. Она пересекает все реки по эту сторону Инда. Мой совет тебе, Служитель Божий, отдохни здесь до завтра. Потом пойди по этой дороге (он говорил про большую, главную ветвь дороги) и испытай каждую реку, через которую она проходит; потому что, насколько я понимаю, река, которую ты ищешь, обладает своим особым свойством не в каком-нибудь одном месте, но на всем своем протяжении. Тогда, если угодно будет твоим богом, будь уверен, что обретешь свободу.
— Хорошо сказано. — Этот план произвел сильное впечатление на ламу. — Мы начнем завтра, и да будешь ты благословен за то, что показал старым ногам такой близкий путь.
Фраза окончилась чем-то вроде песнопения на китайском языке. Даже на жреца она произвела впечатление, а старшина испугался злых чар, но достаточно было взглянуть на простодушное, серьезное лицо ламы, чтобы перестать сомневаться в нем.
— Видишь моего челу? — сказал лама, из вежливости опуская руку в протянутую ему тыквенную бутылку с табаком.
— Я вижу и слышу.
Старшина взглянул в сторону Кима, болтавшего с девушкой в синей одежде, которая подбрасывала в огонь ветки терновника.
— Он также Ищущий. Он ищет не Реку, а Быка. Да, Красный Бык на зеленом поле вознесет его со временем к почестям. Я думаю, он не вполне от мира сего. Он был внезапно послан мне, чтобы помочь в моих поисках, а имя его — Маленький Всеобщий Друг.
Жрец улыбнулся.
— Эй, Всеобщий Друг, — крикнул он, утопая в облаках дыма, — что ты такое?
— Ученик этого святого человека, — сказал Ким.
— Он говорит, что ты дух.
— А могут духи есть? — подмигивая, проговорил Ким. — Я голоден.
— Это не шутка! — вскрикнул лама. — Некий астролог в городе, название которого я забыл…
— Ни более ни менее как город Умбалла, в котором мы провели эту ночь, — шепнул Ким жрецу.
— А, так это Умбалла! Он составил гороскоп и объявил, что желание моего ученика исполнится через два дня. Но что он говорил про звезды, Всеобщий Друг?
Ким прочистил горло и оглядел деревенских стариков.
— Разгадка моей звезды — война, — торжественно ответил он.
Кто-то рассмеялся при виде маленького оборвыша, вызывающе выпрямившегося на кирпичном плинтусе под деревом. Туземец смиренно прилег бы при этом смехе. Кровь, кипевшая в жилах Кима, заставила его вскочить на ноги.
— Да, война, — повторил он.
— Это верное пророчество, — проговорил низкий голос. — Потому что вдоль границы, насколько я знаю, постоянно идет война.
То был старый истощенный человек, туземный офицер, служивший правительству во время индийского восстания, в только что образованном кавалерийском полку. Правительство дало ему хорошее поместье, и, хотя притязания его сыновей, также уже седобородых офицеров, разорили его, он все же оставался значительным лицом. Английские чиновники — даже депутаты — сворачивали с пути, чтобы навестить его. В таких случаях он надевал свой старый мундир и стоял прямо, как шомпол ружья.
