Всего двое выжило из их отряда.
— Ты не смог его добить? — немного передохнув, спросил я. Вспомнив о золотом брегете, похлопал себя по внутреннему карману. Хорошо, часы оказались на месте. А вот золотой портсигар пропал.
— Нет.
— Жаль, что он ушел.
— Ничего не поделаешь. Поблагодари лучше Создателя, что сам остался жив! Но зато портсигар твой я нашел. Похоже, он вылетел из кармана во время боя. Держи! — Скобелев вложил мне в руку дорогую вещицу. — Не расскажешь, откуда он у тебя?
— Подарок цесаревича Николая, — облегченно выдохнув, я спрятал портсигар во внутреннем кармане.
— Ничего себе! — Скобелев присвистнул. — Теперь понятно, почему ты с ним так возишься. Было бы обидно потерять столь ценный подарок.
— Чертовски обидно.
— Да, — Скобелев помолчал. — Миша, нам надо уходить. Если бек приведет подмогу, а он именно так и поступит, нам не поздоровится. Понимаешь?
— Понимаю, — я нащупал фляжку и сделал еще один глоток.
— Твоя Жужа погибла.
— Что-то мне подсказывает, что в пехоту мне переходить рано. Лошадей вокруг полно.
— Твоя правда, — Скобелев улыбнулся. — Сможешь забраться в седло? Лошадей у нас теперь действительно много, воды я набрал, припасов на роту хватит. Нам бы от Сарыкамыша лишь подальше убраться. Выдержишь?
— Постараюсь, — я перевел дыхание. — Ничего другого не остается.
— Обопритесь на меня, вашблагородие, — верный Архип подставил плечо. Благодаря ему я с трудом забрался в седло и схватился за передний рожок, борясь с головокружением.
Тронулись. Солнце палило немилосердно. Первые часы я еще держался неплохо, но через некоторое время перестал воспринимать окружающий мир. Помню только что ехал, практически уткнувшись головой в конскую шею. От тряски и жары раны разболелась немилосердно, я то проваливался в забытье, то вздрагивал и на короткое время приходил в себя. Поступь лошади, палящее солнце и непрекращающееся движение заставляли меня чувствовать себя так паршиво, как никогда прежде.
Первая ночевка. Костер. Многочисленные лошади, которых Скобелев согнал в небольшой табун. Есть совершенно не хочется, несмотря на требования Михаила пересилить себя и перекусить. Короткий сон-забытье. Подъем и вновь дорога.
Поднимающееся солнце. Сверкающий песок. Все переплелось в какой-то бредовый клубок. Из него «выскакивают» знакомые и близкие лица. Цесаревич, Звегинцев, Скалон, Некрасов, Скобелев, мама, отец, брат и Полинка. Вроде бы, Архип что-то говорил и поливал мне голову водой. Явь и бред смешались, мне казалось, что в мозгу лопаются какие-то мыльные пузыри. Похоже, меня привязали к седлу, чтобы не упал, но о таких мелочах я думать не мог. Неожиданно появилось лицо Кати Крицкой. Девушка едва заметно улыбалась и что-то шептала. Я ухватился за ее образ, пытаясь удержаться и вновь не потерять сознание.
Кажется, очередной привал сделали в полдень. Меня уложили на землю и дали возможность немного передохнуть, выпить воды и съесть горсть изюма. Есть мне совершенно не хотелось, но я себя пересилил.
Скобелев перекинул седла на других лошадей и спустя час мы отправились дальше.
— Отличное вышло дело, — время от времени Скобелев со мной разговаривал, но наши беседы, если они и имели место, я практически не помню. Все стерла красно-оранжевое зарево бреда. — Мы победили и задание выполнили. Ты главное держись, Миша.
Я держался. А что еще оставалось делать?
Так прошло несколько дней, не помню, сколько точно. Очнувшись в очередной раз, я обнаружил себя лежащим на земле, укутанным несколькими одеялами. Недалеко горел костерок, распространяя запах сгоревшего саксаула. Архип что-то напевал, мешая ложкой в подвешенном на огне котелке. Скобелев находился рядом, внимательно изучая карту и делая в ней какие-то пометки.
Утро только начиналось. Солнце медленно поднималось из-за горизонта, грозя превратить пустыню в очередную раскаленную сковородку. Я почувствовал себя лучше. Славу Богу, кризис миновал.
— Как говорит мой друг поручик Ржевский, дайте зеркало, хочу посмотреть, как прошла вчерашняя ночь, — я старался говорить громко, но в результате раздался какой-то жалкий шепот.
— Миша, живой! — Скобелев неожиданно нагнулся и с радостью схватил меня за руку. — Очнулся! Мы уже здесь сутки стоим, я уже и не думал, что ты оклемаешься. А ты уже шутишь!
— Сутки? — вот этого я совершенно не помнил. — Далеко мы от Сарыкамыша?
— Далеко. Двести верст с Божьей помощью умудрились пройти. Так далеко за нами погоня не сунется. Я решил сделать привал.
— Правильно, — говорить не хотелось. Я вновь выпил воду и снова задремал. Проснувшись после обеда, поел приготовленный Архипом суп и почувствовал, как силы начали постепенно возвращаться.
Скобелев угостил меня папироской и жизнь стала окончательно налаживаться. Я потрогал лицо. Опухоль все еще не спала, тем более, ее прикрывали многочисленные бинты.
— В порядке твой глаз, не беспокойся, я его внимательно осмотрел, — успокоил меня товарищ. Нет, уже не просто товарищ, а друг. Настоящий, проверенный. — Да и рана не такая страшная, как показалось на первый раз. Я тебе слово даю, когда опухоль спадет и все заживет, у тебя лишь узкий шрам останется. А шрамы гусар украшают.
— Болтун! — буркнул я. За свою внешность я не особо переживал, мне лишь калекой становиться совершенно не хотелось. А шрамы… Да на них вообще плевать. Но лицо, как говорится, на самом виду. Как Катя меня воспримет в новом виде? Вот этот вопрос меня и волновал главным образом.
Оставшийся путь проходил легче, сознание я потерял всего один раз. Хорошо помню кишлак Янгаджи, тень в скалах у Мулла-Кари. Силы медленно возвращались и если бы не солнечный удар — вот досада — я бы пришел в себя быстрее. Солнечный удар оказался совсем не к месту. Он и для здорового человека крайне неприятная вещь, а что говорить про меня в таком состоянии?
Последний день вновь вышел крайне неприятным и тяжелым. Но мы все же добрались. И когда я увидел впереди стены Красноводска, услышал русские голоса и шум, то понял, что все у меня будет хорошо.
В лазарете Красноводска я пробыл больше недели. И хотя раны благополучно затянулись, а дело шло на поправку, последствия солнечного удара и общая слабость заставили меня задержаться на больничной койке.
Как я потом узнал, Скобелев доложил полковнику Столетову о нашем рейде и всячески расхваливал мою смелость и сообразительность. Михаил навещал меня ежедневно, принося различные гостинцы — папиросы, дыни, вино и даже один раз умудрился незаметно засунуть под одеяло вяленого жереха. Не знаю, на что он рассчитывал, так как доктор запах почувствовал и пожурил меня за «легкомысленное отношение к собственному выздоровлению». Но я все равно был благодарен Скобелеву. Мы с ним стали друзьями. Миша оказался надежным товарищем.
Один раз в лазарет
