допущу беспокойства ни вам, ни соседям, — хоть и нехотя, но обещал Волков.
— Так и прекрасно тогда, — заулыбался граф и вдруг добавил твердо. — Герцогом мне дело доверено: «Не допустить распри с соседями и блюсти мир, во что бы то ни стало». И если на востоке, во Фринланде, соседи к вам не воинственны будут, а может даже и дружны, то на юге от вас, за Мартой, они злобны и сильны. И повода ищут непрестанно. Так не дайте им повода.
Кавалер помолчал немного и ответил:
— Лучшим средством от алчущих соседей есть не одно миролюбие, но и крепкие роты.
— Истинно, — подхватил его мысль Брюнхвальд.
— Истинно, — согласился Бертье.
— Согласен с вами, господа, — кивал довольный граф и поднял кубок. — Выпьем тогда за крепкие роты дома Ребенрее.
Все встали, и сам граф тоже. Выпили.
И ужин продолжился. И граф всем понравился. Был он любезен и со всеми поговорил, даже с юного Максимилиана спросил, что за путь в жизни он выбрал. И выслушал его, кивая и одобряя его выбор. И Волкову он понравился. Был он и вправду добр, как говорил канцлер, а еще он был очень непритязателен, ибо такого повара, как у графа, сам Волков бы гнал взашей, да еще и виночерпия выгнал бы. А во всем остальном вечер был прекрасен.
А когда господа офицеры уже вставали, раскланивались и шли к выходу, граф остановил кавалера и сказал негромко:
— Вот что я скажу вам, фон Эшбахт, — он секунду думал. — Скажу вам, что герцог добр, но считает, что лучшее средство от спеси вассалов — меч палача. Не забывайте про это.
— Я понял, — кивнул Кавалер и поклонился.
— Храните мир с соседями, друг мой.
— Буду хранить, Ваше Сиятельство, — обещал рыцарь Божий, господин Эшбахта.
* * *
Как ни хотел Волков побыстрее поехать в свое поместье, но канцлер рекомендовал ему посетить епископа города Малена отца Теодора. И это дело кавалер полагал полезным и нужным. Он давным-давно понял, что связи всегда помогают, и уж тем более, никогда лишними не будут связи со святыми отцами.
Святой отец был уже в возрасте весьма почтенном и принял его сразу и без церемоний, говорил ласково, но не так, чтобы очень уж любезно. Спрашивал что-то, улыбался чему-то. Говорил, что рад знакомству с новым господином земли Эшбахт и что долг Волкова, как господина, привести землю к процветанию. А еще, что мужики тамошние как дети ему быть должны, так что кавалер должен заботился о них. И что главная беда — это волки, что докучают местным мужикам. А также всякие другие бессмысленные слова. Из путного все, что поведал старый поп, было лишь то, что в земле его нет ни одного прихода и что он, Волков, должен приложить все усилия, чтобы это исправить.
— Так как же так случилось, что нет в земле моей приходов? — искренне удивился кавалер и подумал, что поп ввиду старости умом уже слабнет.
— Земля ваша скудна, — умиротворенно отвечал епископ, — кирхи, что там были, безбожники пограбили и пожгли за два похода, а новых не поставили за ненадобностью из-за малолюдства.
— И как же люди там живут без света, что церковь несет?
— А благость Божию людишкам вашим несет брат Бенедикт. Святой человек монашеского звания, что живет среди ваших земель и земель ваших соседей. По хуторам и выселкам ходит и мужикам писание читает, обряды правит: кому свадьбы, кому похороны, а больше света Божьего в земле вашей нет.
— Я попробую восстановить хоть один храм, — обещал Волков.
Он уже попрощался и шел к выходу, думая, что нужно будет выписать из Ланна отца Семиона — нечего ему на монастырских хлебах толстеть — когда его окликнул монах-прислужник.
Волков обернулся и увидал, что епископ спешит к нему, и лицо его удивлено, он подошел и спросил:
— Рыцарь, а не вы тот самый рыцарь, что устроил Инквизицию в Хоккенхайме?
— Это я, святой отец, — Волков был немного удивлен переменой.
— Ах, друг мой, так позвольте же вас обнять, — епископ кинулся обнимать Волкова, — я, старый дурень, и не вспомнил сразу, хорошо, что братья мои напомнили имя ваше. Как я рад! Как я рад видеть вас! Пойдемте же, пойдемте, я велю стол накрыть, хочу сам услышать историю о ведьмах Хоккенхаймских.
— Святой отец, — кавалер был смущен, но вынужден был продолжить, — простите, но сегодня я хотел в земли свои отъехать и до темна там быть. Людей со мной много идет, все пешие. А вот в следующий раз…
— Понимаю, понимаю, сын мой. Конечно, конечно идите, но обещайте, что как будете у нас Малене, так сразу будете у меня, я вас с нетерпеньем буду ждать. Уж больно хочется услышать про дело ваше.
— Клянусь распятием, — улыбнулся Волков.
Он опять уже хотел пойти, но опять его не отпустил епископ. Держал за рукав, а сам завал монаха-служку.
— Ларец, ларец неси сюда, что оружейник подарил, — приказал он монаху, а Волкову говорил, — пождите, сын мой, подождите немного.
Монах чуть не бегом принес из другой комнаты красивый плоский ларец.
— Открой, открой же его, — настаивал епископ, все не выпуская рукава Волкова.
Монах распахнул ларец и поднес его к кавалеру, чтобы тот увидел содержимое. Волков сразу понял, что это. Вещь это была редкая и дорогая.
— Берите, — произнес епископ. — Подарок вам.
— Да не посмею я, — начла отказываться кавалер. — Вещь…
Но отказ этот был игрой. Волкову очень нравилась эта дорогая и нужная вещица.
— Берите, настаиваю, — продолжал старик, — как помру — так украдут. А вы мне за это в следующую встречу расскажите все свои истории. Берите.
Волков взял руку епископа, поцеловал ее и только после этого принял ларец. И уже с ним покинул дом епископа.
У покоев его ждал Максимилиан, он отдал ларец юноше и спросил:
— Вот, епископ подарил. Знаешь, что это?
Максимилиан на ходу открыл ларец и ахнул:
— Боже, какая прекрасная вещь! Это же самопальный колесцовый пистоль!
— Интересно, сколько он стоит? — размышлял Волков, тоже заглядывая в ларец.
Великолепной работы оружие все было в инкрустациях и серебре с позолотой. Много серебра было на шаре. Кажется, шар на рукояти был отлит целиком из серебра.
— Талеров пятьдесят, — сказал Юноша.
— Больше, — ответил Волков, он в ценах разбирался хорошо. — Больше. Нужно научиться им пользоваться.
Юноша только кивнул в ответ и закрыл ларец. Он подумал, что такой ларец кому угодно не подарят, такие прекрасные подарки дарят только настоящим воинам. И он еще больше укрепился в своих целях и в желании идти ратным путем.
