Ознакомительная версия.
Но тут обжигающий жар вновь прогнал холод и белый свет. Луиза в беспамятстве металась на тюфяке, звала отца и мать, взывала к Иисусу. Ее разбудила жажда: в горле горел огонь, язык, как раскаленный на солнце камень, заполнил весь пересохший рот. Луиза попыталась приподняться на локте и дотянуться до ковша. С первой попытки она почти все содержимое медного ковша пролила себе на грудь, потом давясь проглотила то, что осталось. При второй попытке она осушила весь ковш. Она отдохнула и выпила еще один ковш. Наконец она утолила жажду, и огонь в крови словно немного погас. Луиза свернулась под овчиной, в ее животе булькала выпитая вода. На этот раз сморивший ее сон был глубоким, но естественным.
Разбудила ее боль. Она не понимала, где она и в чем причина боли. Раскрыла глаза и посмотрела вниз. Одна ее нога высунулась из-под овчины. Над ее босой ступней сидело что-то величиной с кота, серое и волосатое. Луиза не сразу поняла, что это, но потом снова почувствовала рывок и боль. Ей хотелось пнуть чудовище ногой или закричать, но ужас лишил ее способности двигаться. Оживали ее худшие кошмары.
Тварь подняла голову и посмотрела на Луизу блестящими бусинками глаз. Она дергала усами и поводила длинным острым носом, и ее острые изогнутые резцы, нависавшие над нижней губой, покраснели от крови Луизы. Крыса грызла ее лодыжку. Девочка и крыса смотрели друг на друга, но Луиза все еще была парализована ужасом. Крыса опустила голову и снова впилась в ее плоть. Луиза потянулась к ножу, лежавшему возле ее головы, и со стремительностью кошки ударила мерзкую тварь. Крыса проявила почти такое же проворство: она подпрыгнула, но острие ножа разрезало ей брюхо. Крыса завизжала и перевернулась.
Луиза выронила нож и широко раскрытыми глазами смотрела, как крыса ползет по полу, волоча за собой пурпурный комок внутренностей. Девочка тяжело дышала, и прошло немало времени, прежде чем ее сердце забилось медленнее, а дыхание успокоилось. И тут она поняла, что пережитое потрясение вернуло ей силы. Она села и осмотрела раненую ногу. Укусы глубокие. Она оторвала полоску от ночной рубашки и перевязала лодыжку. Потом поняла, что хочет есть. Подползла к столу и, держась за него, встала. Крыса погрызла окорок, но Луиза обрезала поврежденную часть, отрезала толстый кусок и положила на ломоть хлеба. Сыр уже покрылся зеленой плесенью – свидетельство того, как долго она без сознания пролежала у очага. Но, несмотря на плесень, он был великолепен. Луиза выпила последний ковш воды. Ей хотелось снова наполнить ведро, но она знала, что на это ей не хватит сил, к тому же она боялась открывать дверь.
Она подползла к большой медной кастрюле в углу и села на нее. Облегчаясь, высоко подняла юбку и осмотрела нижнюю часть тела. Живот гладкий, без пятен, невинная щель внизу еще не поросла волосами. Но Луиза смотрела на разбухшие бубоны в паху. Они были тверды как желудь, и прикосновение к ним вызывало боль, но цвет и размер у них были не такие ужасные, как у тех, что убили ее мать. Луиза подумала о бритве, но поняла, что у нее не хватит смелости сделать это.
«Я не умру!» Впервые она по-настоящему поверила в это. Опустила юбку и ползком вернулась к тюфяку. Сжимая в руке нож для резьбы, она снова уснула. После этого дни и ночи смешались в похожую на сон череду беспамятства и коротких пробуждений. Постепенно периоды бодрствования удлинялись. Каждый раз, просыпаясь, она чувствовала себя более сильной, более способной позаботиться о себе. Пользуясь кастрюлей в углу, Луиза видела, что бубоны уменьшились и сменили цвет с багрового на розовый. Прикосновение к ним вызывало меньшую боль, но Луиза знала, что должна пить.
Собрав все силы и всю храбрость, она вышла во двор и снова наполнила ведро. Потом опять закрылась в кухне. Когда от окорока осталась только обглоданная кость, а ведро с яблоками опустело, Луиза нашла в себе достаточно сил, чтобы пойти в огород и набрать полный подол репы и картошки. С помощью отцовского огнива она разожгла огонь в очаге и сварила овощную похлебку на кости от окорока. Еда была восхитительна, и Луиза почувствовала, как к ней возвращаются силы. После этого она каждое утро намечала для себя задания на день.
Прежде всего она опорожнила кастрюлю, которой пользовалась как ночным горшком, вылила ее содержимое в компостную яму отца, а потом вымыла щелоком и горячей водой и снова повесила на крюк. Она знала, что так хотела бы ее мать. Усилие изнурило ее, и она ползком вернулась к овчине.
На следующее утро она почувствовала в себе достаточно сил, чтобы наполнить из насоса ведро, снять грязную одежду и вымыться с головы до ног с ложкой драгоценного мыла, которое ее мать делала, кипятя овечий жир с древесной золой. Луиза радовалась, видя, что бубоны в паху почти исчезли. Она кончиками пальцев сильно нажимала на них, но боль была вполне терпима. Потом она достала из комода чистую одежду.
Утром следующего дня она снова почувствовала голод. Поймала, схватив за уши, одного из кроликов, которые доверчиво бегали по саду, собралась с духом и перебила ему шею палкой, которую для этой цели держал отец. Выпотрошила и освежевала тушку, как учила ее мать, разрубила на четыре части и положила в кастрюлю с луком и картошкой. А когда ела, добела обсосала кости.
Еще день спустя она прошла в дальний конец сада и все утро чистила и украшала могилы родителей. До сих пор она не решалась покинуть безопасный огород флигеля, но теперь набралась смелости и пробралась через дыру в изгороди к теплице. Убедилась, что никто ее не видит. Поместье казалось пустым. Она сняла с полок несколько самых красивых цветков в горшках, поставила их в ручную тележку, вернулась к флигелю и посадила цветы в мягкую землю на могилах. Работая, она разговаривала с родителями, излагала все подробности своих испытаний, рассказывала о крысе, о кролике, о том, как готовила похлебку в трехногом котле.
– Прости, мама, что я так воспользовалась твой лучшей кастрюлей, – со стыдом понурила она голову, – но я ее вымыла и снова повесила на стену.
Когда вид украшенных могил ее устроил, ее снова охватило любопытство. Она вновь пробралась через дыру в изгороди и пошла кружным путем через рощу лиственниц, чтобы подойти к большому дому с юга. Дом был тих и мрачен, все окна закрыты ставнями. Осторожно подойдя к парадной двери, Луиза обнаружила, что та заперта. Она смотрела на красный крест, грубо намалеванный кем-то на двери. Краска, как кровь, стекала по панели. Это было предупреждение: чума.
И Луиза вдруг почувствовала себя одинокой и брошенной. Она села на ступеньки у двери.
– Кажется, я единственная во всем мире уцелела. Все остальные умерли.
Наконец она встала и, осмелев от отчаяния, обогнула дом и подошла к задней двери, которая вела на кухню и в помещения для слуг. Дернула дверь. К ее удивлению, та была не заперта.
Ознакомительная версия.
