– Не-е-т, брат Роман, ты что-то не договариваешь. Мне ведь тоже нельзя домой. Я там – изменщик!
– Да кто там ведает-то про твои баталии? С деньгами все отмоешь!
– Вот ты поезжай и отмывай.
– Мне не с руки…
– А мне с руки чужие головы закладывать?! – взревел Ефрем и схватил подлеца за горло.
Провокатор повис над песком, едва на цыпочках, задыхался и хрипел. Роман попытался было вынуть кинжал из-за пояса, судорожно стал шарить рукой, но Ефрем опередил его. Выхватил клинок, отбросил в темноту.
– Я тебя голыми руками задушу, пакость! Говори, кем и зачем подослан?
– По-го-ди-и! – взмолился Роман. – Я отслужу-у-у…
– Говори! – Ефрем обеими руками сжал тощую шею подонка.
– Э-э-э-э… Ша-а-риф… ве-лел…
Ефрем ослабил хватку. Тяжело дыша, Роман продолжал:
– Шариф заставил, а ем-му наш хозяин приказал…тебя проверять…
– Ты придумал украсть казну? А не согласился бы я, что тогда?
– Тогда ежели не донесешь Шарифу, значит, нельзя тебе доверять.
– Ну а донес – что было бы?
– Потом как водится – вяжут кровью… – буркнул Роман.
– Как это? – изумился Ефрем.
– Шариф убьет меня!.. – взвыл подлец.
– Не знаю, как Шариф, а вот я убью прямо сейчас! – грозно предупредил Ефрем. – Говори!
– Раба Семена в чем-нибудь обвинят и велят тебе его казнить… – дрожа всем телом, выпалил Роман.
Ефрем не стал чинить расправу сам, а потащил пройдоху к шатру Шарифа. По дороге наделали шуму, побудили весь свой стан.
В свете костра, взъерошенный спросонья Гафуров приказчик раздраженно спросил:
– В чем дело?
В отчаянии, надеясь на близкое избавление от рук Ефрема, Роман, теряя рассудок, закричал:
– Хозяин, этот раб убьет меня… я же, как велено было… ты сам…
– Он подбивал меня на грабеж! – перебил его визги Ефрем и бросил подлеца на землю.
– Что-что? – делано возмущался Шариф.
– Он свой, господин, он доложил! – твердил Роман, заглядывая в глаза Шарифу.
Приказчик ударил Романа наотмашь. Тот растянулся на песке. Шариф вынул из-за пояса кинжал. Два его телохранителя придвинулись к нему ближе, готовые первыми бросится, куда укажет хозяин. Роман онемел от ужаса. Шариф протянул кинжал Ефрему. Пристально глядя ему в глаза, произнес тихо и жестко:
– Убей вора.
Ефрем, недавно готовый задушить эту тварь, сейчас содрогнулся.
– Я воин, не палач… – сдавленно выдохнул он.
– Ты – раб, – назидательно возразил ему Шариф. – Или сообщник вора? Как для тебя лучше?
Ефрем понял – выхода у него два: или подчиниться, или лечь здесь, защищая мерзавца. Он молча взял кинжал и вонзил его в сердце визжащего Романа. Тут же его оттолкнул один из телохранителей Шарифа и забрал оружие. Приказчик велел:
– Уберите падаль! Ефрем, иди за мной.
Ефрем, едва справляясь с волнением, вошел в шатер караванщика. Там при свете масляной лампы Шариф велел подробнее рассказать, что произошло. Ефрем выдержал жесткий взгляд приказчика и пересказал все. О том, что Роман выдал хозяев – ни слова. Шариф помолчал, подумал, потом сказал:
– Молодец, что разоблачил вора! Ходжа Гафур наградит тебя. Теперь ты будешь не только переводить, но и следить за остальными рабами.
– Смогу ли я?..
– Как ты это будешь делать, меня не касается. Охранять их будут воины, а ты твори так, чтобы работа кипела. Теперь иди.
Шариф завалился спать. Ефрем побрел к кучке невольников. До зари он не сомкнул глаз. Невольники его не беспокоили. Молча гадали: «Что теперь будет?»
На другой день Шариф договорился о сходном обмене товарами с кормщиком того самого струга, на который накануне указывал Роман. Оказалось, тот и не думал уходить.
Кормщик, дюжий казачина с бородой-лопатой, смотрел на всех из-под густых бровей стеклянными глазами. Но примечал все. Густым басом он указывал, как и куда класть груз.
– Давно ли ходишь на торжище? – спросил его Ефрем.
– Да лет пять, поди, – добродушно ответил казак.
– Свой товар возишь али по приказу?
– Свой, свой. Мы с братовьями гурты скота гоняли, потом вот струг завели. Нас тут знают. Синильниковы мы, с Яику. Кличут меня Яковом… А тебя-то, касатик, как угораздило в полон угодить? Али ты наемкой здеся, по своей охоте?
– Какое там! – махнул рукой Ефрем и перевел разговор. – Бунт-то Емелькин угомонился?
– Пымали того злодея-батюшку, язви его!
– Что так, али ты противу своих казаков был?
– У нас в дому своя замятня из-за него вышла.
– Что так?
– Я сразу отверг ентого царя-Емелю. Взбунтовались казаки! Нечего было в него сторонним мешаться. Сами бы управились.
– Как же ты уцелел с такими мыслями, Яков? Емелькины нукеры и за меньшее не прощали. А ты что не таился? – спросил удивленный Ефрем.
– А чего бы они мне сделали? Тем паче, что к Емельке мой племяш пристал. Писарил там при каком-то атаманишке. Язви его!.. – Яков вздохнул. – Жалко парнишку. Порубили его под Самарой… Тезки мы были. Яковы Синильниковы оба.
Замолчали. Невольники носили мимо них тюки. Яков свое уже переправил на берег, теперь загружали его струг бухарскими диковинами.
– Куда же ты этакое добро повезешь? Я чаю, не для Яика столько-то?
– Сейчас, пожалуй, и нет. Это верно. А куда? Россия ведь большая… Я, брат ты мой, аж до Петербургу вожу свой струг.
– Неужто туда? – изумился Ефрем.
– Да что ты все дознаешься? – подозрительно спросил Яков.
– Да так… – как можно равнодушнее сказал Ефрем и огляделся.
– Ну, ладно уж, говори, раб Божий. Не бойся, на мне, чай, крест есть. – Казак распахнул ворот рубахи.
– Видишь ли, я родом из Вятки. Родители мои там. Поди, маются неведением обо мне, ежели сами живы. Передать бы через кого, что живой я…
– Тю-у, делов-то! Сказывай, как сыскать их. Я через купцов передам.
Ефрем рассказал, как найти его отца, что передать… Сходил к кострищу на берегу, нашел кусок тряпки и написал на нем: «Я живой, в Бухаре». Когда Ефрем сунул в руку казаку свое письмо, на берег вышел Шариф и увидел это.
– Нехорошо, купец! С моими невольниками тайное дело заводишь? – закричал он на Якова.
Охрана Шарифа подбежала к Ефрему и заломила ему локти.
– Успокойся, уважаемый, нет никаких дел тайных. Глянь, что на тряпице написано. Какой это грех, ежели отцу с матерью человек отписал, что живой он? Чтоб не печалились они…
Шариф недоверчиво посмотрел на казака, на Ефрема, на буквы на тряпке, сморщился и сказал:
– Дай мне, – казак отдал, – я потом прочту, а на словах его родным передай, что не хочет Ефремка домой ехать. Пусть они к нему едут. Вместе жить будут.
