Дау ушла на дно вместе со всем своим экипажем, и сейчас тела утопленников плавают между подводных рифов и водорослей, человеческие останки в море смерти. А мы четверо спасены! Но однажды взойдет солнце, и нас уже не станет на свете; другие будут любоваться его ослепительными лучами, тосковать среди преизбытка красоты и мечтать о смерти в ярком сиянии нарождающейся жизни.
Таков жребий человеческий.
Наконец явились глашатаи и провозвестники царственного солнца, и, теснимые ими, тени обратились в бегство. А вот и само светило восстало со своего океанского ложа и затопило мир теплом и светом. Я сидел в вельботе, прислушиваясь к тихому плеску и глядя на небо; тем временем бот потихоньку плыл и плыл, пока наконец величественную картину восходящего солнца не заслонила странного вида скала, возвышающаяся над оконечностью мыса, которого мы достигли с такой опасностью для жизни. Я продолжал рассеянно взирать на скалу в ореоле все более и более яркого света — и вдруг остолбенел, заметив, что вершина скалы — она была около восьмидесяти футов в высоту и ста пятидесяти футов шириной в основании — напоминает голову негра; более того, можно было разглядеть и лицо с запечатленным на нем дьявольским выражением. Сомнений не могло быть: толстые губы, округлые щеки и приплюснутый нос с необыкновенной отчетливостью выделялись на фоне пылающего неба. Возможно, голова обрела свою форму под воздействием ветра и перемен погоды. Как бы то ни было, сходство довершали поросли трав или лишайника: подсвечиваемые сзади, они выглядели наподобие шерстистых волос. Странное это было зрелище, настолько странное, что, как я теперь думаю, это отнюдь не причуда стихийных сил природы, а гигантский монумент, высеченный, как всем известный египетский сфинкс, давно уже забытым народом из скалы, — возможно, предостережение и вызов врагам, которые дерзнули бы приблизиться к гавани. К сожалению, нам не удалось окончательно удостовериться, так ли это на самом деле, ибо и со стороны моря, и со стороны суши взобраться на эту скалу — дело неимоверной трудности, а у нас хватало и других забот. В свете всего, что мы видели впоследствии, я убежден, что это творение рук человеческих; так это или нет, но из века в век гигантская голова угрюмо всматривается в вечно переменчивое небо: так было две тысячи лет назад, когда на это дьявольское лицо глядела Аменартас, египетская принцесса и жена отдаленного предка Лео — Калликрата, так будет по меньшей мере столько же столетий с того времени, которое принесет нам всем вечное упокоение.
— Что ты об этом думаешь, Джоб? — спросил я нашего слугу; греясь на солнце, он с глубоко несчастным видом сидел на борту. И я показал на демоническую голову в полыхании солнечного огня.
— О Господи, сэр! — отозвался Джоб; он только теперь разглядел голову. — Это, видно, портрет того самого Старого Джентльмена, который поджаривает грешников в аду.
Я засмеялся, и мой смех разбудил Лео.
— Привет, — сказал он. — Что это со мной? Я весь закоченел. А где наша дау? Дайте мне, пожалуйста, глоток бренди.
— Скажи спасибо, мой мальчик, что ты не окоченел навсегда, — ответил я. — Дау пошла ко дну вместе со всей командой, спаслись лишь мы четверо; это просто чудо, что и ты не утонул.
К этому времени уже совсем рассвело; и пока Джоб искал бренди, я рассказал Лео обо всем, происшедшем накануне.
— Какой ужас! — воскликнул он. — Подумать только, судьба пощадила именно нас, и никого больше!
Джоб принес бренди, и мы все по очереди с удовольствием приложились к бутылке. Мы провели в мокрой одежде более пяти часов, продрогли до мозга костей и теперь отогревались на солнце, которое становилось все жарче и жарче.
— Ну что ж, — произнес Лео, со вздохом отставляя бутылку, — вот та самая голова, о которой говорится в надписи на черепке: «скала с вершиной, высеченной в виде головы эфиопа».
— Да, — подтвердил я, — такая скала есть.
— Значит, — продолжал он, — достоверно и все остальное.
— Отнюдь не уверен, что одно неизбежно следует из другого, — возразил я. — Мы же знали об этой скале, ее видел твой отец. Но еще большой вопрос, та ли это самая голова, о которой упоминается в надписи, а если и та самая, это еще ничего не доказывает.
Лео снисходительно улыбнулся:
— Вы, дядя Хорейс, неисправимый скептик. Поживем — увидим.
— Верно, поживем — увидим… Но обрати внимание, что течение несет нас через песчаную отмель в устье реки. Не пора ли нам взяться за весла, Джоб? Надо присмотреть какое-нибудь местечко, где мы могли бы причалить.
Устье казалось не очень широким, но какова именно его ширина, определить было трудно; вдоль берегов висели густые клубы тумана. Вход в него — обычная история со всеми африканскими реками — перегораживала песчаная отмель, вероятно совершенно непроходимая даже для лодчонок с осадкой в несколько дюймов, если начинался отлив и ветер дул в сторону моря. Но обстоятельства сложились для нас благоприятно, и мы спокойно переплыли через отмель. На это ушло минут двадцать, не более, так как нас подгонял сильный, хоть и неровный ветер; нам почти не пришлось грести, чтобы войти в гавань. К тому времени жаркое солнце уже рассеяло туман, и мы увидели, что устье — шириной в полмили, берега его заболочены и на них, как бревна, валяются многочисленные крокодилы. Выше по течению, на расстоянии мили, можно было рассмотреть полоску твердой суши, туда мы и направились. Через четверть часа, привязав бот к красивому дереву с широкими сверкающими листьями и цветами, схожими с цветами магнолии, только не белыми, а розовыми, которые висели над самой водой, мы высадились на берег. Разделись догола, искупались и разложили наши одежды и вещи на солнце, таком жарком, что они мгновенно высохли. Затем, сидя в тени деревьев, плотно позавтракали консервированными языками уругвайской фирмы «Пайсанду»; этих консервов мы накупили в Лондонском универсальном магазине для военных. За едой мы громко радовались, что так предусмотрительно успели спустить бот на воду и загрузить его провизией и вещами накануне бури, которая потопила дау. К концу завтрака наши одежды были уже совершенно сухими, и мы поспешили надеть их, чувствуя себя много бодрее. Ужасное приключение, оказавшееся роковым для всех наших спутников, не причинило нам почти никакого вреда; мы отделались лишь несколькими царапинами да еще очень устали, вот и все. Лео, правда, нахлебался воды, но для энергичного молодого атлета двадцати пяти лет это, в сущности, не такое уж тяжелое испытание.
После завтрака мы стали осматриваться. Мы находились на полоске твердой земли футов двести шириной и около пятисот футов в длину, окаймленной с одной стороны рекой, а с трех остальных — бескрайними, удручающе унылыми болотами, которые простирались, насколько хватало взгляда. Эта полоска земли возвышалась над окружающими болотами и рекой футов на двадцать пять; все говорило за то, что это насыпь, возведенная человеческими руками.
