Ознакомительная версия.
Я ответил ему тем же, и мы выпили. Это был мед, крепкий и сладкий.
Потом Мог выпил еще и утерся рукавом.
– Ты спрашивал про стародавние времена, и мы ответили тебе, как сумели. Теперь и ты, господин, поведай нам о недавних событиях на севере. Мы тут слышали только рассказы о битвах, о гибели королей и о воцарении новых. Верно ли, что саксы бежали? Верно ли, что король Утер Пендрагон долгие годы скрывал от всех юного принца и вдруг явил его на поле боя как гром среди ясного неба, и тот перебил один четыре сотни саксонских зверей волшебным мечом, который поет и пьет кровь?
И снова я стал рассказывать о том, как и что было, а мальчик подкладывал дрова, пламя вспыхивало с треском и заливало светом навощенные фигурки за очагом. Пес опять задремал, нежась у огня и положив старую голову мне на ногу. Я рассказывал, а бурдюк переходил из рук в руки, меду в нем все убавлялось, покуда наконец языки пламени не опали, угли рассыпались золой, и я кончил рассказ похоронами Утера и намерением Артура подготовить Каэрлеон к весенним боям.
Мой хозяин перевернул бурдюк, потряс его и сказал:
– Пуст. Никогда еще не случалось ему сослужить лучшей службы. Спасибо тебе, господин, за добрые вести. Мы здесь живем своей замкнутой жизнью, но ты ведь находишься в самой гуще дел и, конечно, знаешь, что события даже далеко в Британии (он сказал это так, будто речь шла о чужой стране за сотни миль от его укромного обиталища) могут и в глухих углах отозваться иной раз бедами и страданиями. Будем молиться, чтобы ты был прав насчет нового короля. Ты же можешь передать ему, ежели когда доведется тебе к нему приблизиться для беседы, что, покуда он будет верен нашей земле, здесь он найдет двоих, которые готовы быть и его слугами тоже.
– Передам. – Я встал. – Благодарю тебя за дружеский прием и питье. Прости, что потревожил твой сон. Теперь я ухожу, и ты сможешь к нему вернуться.
– Уходишь? Да ведь скоро уж рассвет. Двери твоего постоялого двора давно заперты, можешь не сомневаться. Или ты ночуешь в лагере? Но в таком случае дозорные тебя не пропустят, потребуют показать особый королевский знак. Лучше заночуй здесь. Нет, нет, – остановил он меня, когда я попробовал возразить. – У нас есть одна комната, она содержится в порядке, как в прежние времена, когда сюда съезжались люди со всего света, дабы переночевать и увидеть вещие сны. Там тепло и сухо и удобная постель, не во всякой таверне найдешь такой ночлег. Окажи нам благосклонность, останься.
Я стоял в нерешительности. Мальчик кивком подтвердил приглашение отца, глядя на меня сияющими глазами. И даже пес, который проснулся, когда я встал, приветливо завилял хвостом, зевая во всю пасть и потягивая затекшие лапы.
– Да, да, останься, – попросил мальчик. Я понял, как для них важно, чтобы я согласился. Если я останусь, старому храму как бы возвратится толика былой святости – в бережно ухоженном покое, где давно уже никто не ночует, снова, как исстари, расположится на ночь заезжий человек.
– С радостью, – ответил я. Констант, сияя, сунул в очаг палку, подождал, покуда конец ее займется, и позвал:
– Ступай за мной!
А отец его, снова укладываясь перед очагом, произнес мне вдогонку слова, которыми испокон веку провожали в этом священном месте ищущих исцеления:
– Спи крепко, друг, и да пошлет тебе бог сновидение.
* * *
Кто бы ни послал мне его, но сон я видел, и был этот сон вещий.
Мне приснилась Моргауза, которую я отослал из Лугуваллиума, от Утерова двора, наказав эскорту переправить ее через высокие Пеннины и невредимой доставить с почетом в Йорк, где находилась в то время ее единокровная сестра Моргана.
Сон мой был отрывчатый – так в пасмурный день то проглядывают, то прячутся в бегущих облаках вершины гор. День, который мне снился, и был пасмурным. Мне привиделся отряд, скачущий по усыпанной гравием дороге сквозь ветер и дождь, и лошади оскользались на мокрых камешках, будто на глине. Вот кавалькада остановилась на берегу реки, взбухшей от обильных дождей. Место показалось мне незнакомым. Дорога спускалась к воде там, где должен быть мелкий брод, но вместо брода сейчас по реке мчались, бурля, пенные потоки, обтекая островок, который разрезал воду, точно нос плывущего корабля. И вокруг не видно ни человеческого жилища, ни даже пещеры. А на том берегу дорога сворачивала к востоку и уходила, петляя среди мокрых деревьев, к предгорьям и отдаленным вершинам.
Сумерки быстро сгущались, похоже было на то, что отряду придется заночевать прямо на берегу в ожидании, пока спадет вода. Командир отряда, как видно, попытался объяснить это Моргауэе; я не слышал его речей, но вид у него был раздосадованный, и лошадь под ним, хоть и усталая, все время переступала ногами и взмахивала гривой. Я понял, что путь выбирал не он: из Лугуваллиума правильнее всего ехать по плоскогорью; от Брокавума на восток отходит прямая дорога, которая пересекает горный хребет под Вертерами. Крепость в Вертерах содержится в исправности и порядке, там отряд мог бы остановиться и переночевать, так что военный человек, уж конечно, избрал бы именно этот маршрут. Но они почему-то свернули на старую дорогу, которая отходит по взгорьям на юго-восток от перепутья пяти дорог у переправы через реку Льюн. Я там никогда не ездил. Эта дорога давно запущена, она идет вверх по долине реки Дубглас, потом через горные отроги и через главный Пеннинский хребет по перевалу, который образуют, стекая в разные стороны, реки Изара и Трибуит. Люди называют этот перевал Пеннинским Проходом. Когда-то в прежние времена римляне его охраняли и дороги к нему содержали в исправности. Местность там дикая, необитаемая, но среди скал и голых вершин выше линии лесов есть пещеры, и в них живут древние люди. И если правда, что эту дорогу выбрала сама Моргауза, то интересно было бы узнать, почему.
Тучи, туман; серые струи дождя; взбухшая река накатывает пенную волну со щепками на прибрежный песок под ивами вокруг островка. Потом тьма и разрыв во времени скрыли эту картину от моих глаз.
Когда я снова их увидел, они стояли вблизи перевала на горной тропе, справа от них вздымались отвесные скалы, слева открывался широкий вид на уходящие вниз леса, вьющуюся по дну долины речку и туманные холмы на той стороне. Отряд остановился у дорожного столба. Здесь тропа раздваивалась: одна уходила через перевал, а другая косо спускалась в долину, и там, в отдалении, мерцали огни жилья. Моргауза указывала на них рукой, и видно было по всему, что у них идет спор.
Слышать я по-прежнему ничего не слышал, но о чем спорят, было ясно и без слов. Командир отряда подъехал к Моргаузе и, весь подавшись вперед, яростно толковал ей что-то, указывая на дорожный знак и на путь к перевалу. В позднем закатном свете обозначилось выбитое в камне и обведенное тенью слово: ОЛИКАНА. Цифр я разглядеть не мог, но смысл речей командира был ясен: глупо отказываться от верного приюта, который ждет их в Оликане, ради одинокого дома в долине (если огни и означают дом), где еще неизвестно, сможет ли расположиться весь отряд. Солдаты сгрудились у командира за спиной, и видно было, что они его поддерживают. А женщины, сопровождавшие Моргаузу, бросали на госпожу тревожные, даже можно сказать, умоляющие взоры.
Ознакомительная версия.
