Иезуиты намеревались привести висполнение свой план сразу после возвращения двора вПариж, но на этот раз им пришлось ждать долго, потому что переезд совершился только к Рождеству.
В начале 1855 года на балах в Опере собирался весь Париж. Здесь можно было встретить спрятавшуюся под маской ветреную жену генерала или дочь дипломата, жаждущую любовных приключений, и надо сказать, что балы эти давали большие возможности для наслаждений.
Подойдем ближе к входу в Оперу на улице Лепельтье. Кареты, фиакры и другие экипажи уже начали привозить гостей, наряженных в самые невероятные костюмы. Здесь можно было увидеть Дон Жуана и Альмавиву, стройную нимфу и соблазнительную наяду, Пьеро и Арлекина. Фойе, коридоры и гардеробные сверкали ослепительным светом, благоухали пьянящим запахом цветов. Из зала громко раздавались звуки оркестра.
Зал представлял собой великолепный сад, под потолком была натянута сетка, в которой летали и пели разные птицы. Посреди зала бил высокий фонтан.
В боковых залах были устроены заманчивые ниши, освещенные матовыми лампами, с мягкими диванами, креслами и буфетами с бургундскими винами, пенящимся шампанским, мороженым и конфетами. И всюду под звуки музыки веселились и флиртовали маски — все эти бесчисленные гречанки, китайцы, турки, монахини, испанцы и богини.
Около полуночи маскарад был в самом разгаре. В то время, как в одной части зала пары танцевали контрданс, к подъезду на улице Лепельтье прибыл богатый экипаж. Из него вышли два господина: один представлял венецианского дожа, другой, в темно-красном бархатном плаще — Ромео. Простой лакей, без ливреи, помог им выйти из кареты и отнес их маскарадные сабли в гардеробную. Изысканность костюмов и изящество манер выдавали в новых гостях аристократов.
Когда карета остановилась у подъезда, дожидаясь лакея, который последовал за своими господами, к ней приблизились Мефистофель, с длинным носом, почти касавшимся подбородка, и отвратительный криворотый Квазимодо в больших очках.
Казалось, обе маски только и дожидались приезда этого экипажа.
— Это он, — прошептал Мефистофель, — я узнал его по походке. Примемся за дело. Более благоприятного случая нам не представится. К утру, под действием шампанского, он легко попадет в наши руки и не сможет сопротивляться.
— А его провожатый? — тихо спросил Квазимодо.
— Если не ошибаюсь, это молодой князь Аронта, — отвечал Мефистофель, — он нам не нужен.
— А что кучер?
— Я знаю его имя и то, что он говорит только по-испански.
— Принимайся за дело, потом пойдем за венецианским дожем и Ромео.
Мефистофель подошел к экипажу.
— Пс! Коко! — прошептал он. Кучер обернулся, услышав свое имя.
— Что вам угодно?
— Знаешь ли ты меня, Коко?
— Никак не могу припомнить.
— Ничего, Коко. Господа, которые только что вышли из экипажа — князь Аронта и дон Олоцага?
— Да, сеньор, — ответил кучер крайне вежливо, приняв красную маску, говорившую по-испански и назвавшую его по имени, за сотрудника посольства.
— Коко, знаешь ли ты, что такое луидоры? — спросил Мефистофель.
— Еще бы, сеньор, кто их не знает в Париже?
— Эти десять луидоров твои, если окажешь нам маленькую услугу.
— Говорите, я это сделаю и без денег.
— Не лги, я тебя лучше знаю, твое сердце скачет от радости при виде золота.
— Это так, сеньор, — проговорил кучер, самодовольно ухмыляясь, — однако говорите скорее, а то вернется лакей Педро.
— С которым ты не хочешь поделиться, не так ли? Когда велено тебе приехать за господами?
— В пятом часу утра.
— Хорошо, десять луидоров твои, если привезешь их не на набережную д'Орфевр, а в Сен-Жерменское предместье.
— Этого я не могу сделать, сеньор, как бы ни желал заработать деньги.
— Не дурачься, Коко, ведь это только карнавальная шутка. Я поеду за вами в экипаже, — проговорил Мефистофель и стал вертеть золото в руках.
Кучер посматривал то на Мефистофеля, который, без сомнения, был из посольства, то на дверь, откуда в любую минуту мог появиться Педро.
— Нельзя, сеньор, никак нельзя.
— И даже за двадцать луидоров? Образумься, Коко! Тебе нечего опасаться, я один отвечаю за шутку, когда догоню ваш экипаж и выиграю таким образом пари.
— Если бы даже я и хотел, — продолжал Коко, почесывая за ухом, — то и тогда нельзя: ведь Педро сидит подле меня на козлах и увидит, что я вместо набережной д'Орфевр поеду в Сен-Жерменское предместье. Он мне непременно помешает.
— Так не бери его с собой, пусть поспит. Приезжай без него в пятом часу. Вот тебе вперед половину, остальные десять луидоров получишь в предместье.
Мефистофель подал десять луидоров кучеру, который нерешительно, но с жадностью протянул руку.
— Я могу потерять место…
— Пустяки! Не беспокойся! Могу ли я рассчитывать на твою аккуратность?
— Можете, сеньор, — отвечал Коко, глядя на полученные золотые монеты, — но мое место?
В эту минуту показался лакей. Мефистофель отскочил в сторону, и, возвращаясь к сгорбленному Квазимодо, прошептал:
— Ты больше не нуждаешься в месте, Коко, у тебя теперь и без того много денег.
— Что, он приедет? — спросил Квазимодо.
— Так же, как и мы. Но где Пепи?
Мефистофель оглянулся и, увидев в тени человека в костюме крестьянина, махнул ему рукой.
— Пепи, в пятом часу утра ты приедешь за нами сюда с большим экипажем, чтобы отвезти нас. Остальные пусть отправятся в Сен-Жерменское предместье и ожидают нас. Понял? В пятом часу!
— Все, что ты приказываешь, благочестивый брат, будет исполнено.
— Поторапливайся и приготовь все, — приказал Мефистофель, — вот вам деньги, но не напивайтесь пьяными.
Пепи исчез в толпе. Мефистофель подошел к Квазимодо.
— Теперь войдем в бальный зал, — сказал он, — маленькое развлечение нам не помешает.
— Да, ты прав, — прошептал тот, улыбаясь под своей отвратительной маской, — я тоже иногда с удовольствием смотрю, как веселятся грешники.
Оба благочестивых брата, в которых читатель, вероятно, узнал Жозе и Кларета, прошли в зал, откуда звучала бравурная музыка.
Глаза Кларета заблестели, когда мимо него порхнули стройные сильфиды, затянутые в прозрачные трико. Надетые поверх юбочки были так коротки, что легкие очаровательные сильфиды казались живыми статуями (прибавьте к этому густые черные волосы, падающие на плечи, и игривые движения, вызванные чрезмерным употреблением шампанского). Набожный Кларет тотчас же постарался потерять в толпе своего брата, чтобы без помех наблюдать за грешным светом. Хитрый иезуит понимал, что ему не скоро выпадет такой счастливый случай.
